Алистер Маклин - Роковой рейд полярной «Зебры»
— Положительная, лучше и быть не может.
— Отлично, так держать! Старшина-рулевой, поднимитесь-ка прямо сейчас наверх и доложите, что там у нас с погодой.
Я не собирался дожидаться старшину с докладом о том, что происходит наверху, хотя это было очень интересно, сейчас меня больше заботило другое — как бы Хансен ненароком не нагрянул в каюту, когда я буду одеваться и прятать «манлихер» в кобуру, замаскированную под мехом моей парки. Однако на этот раз я решил сунуть его в карман штанов из меха карибу, подумав, что пистолет вполне может мне пригодиться.
Ровно в полночь я перелез через ограждение мостика и заскользил вниз по длинной веревке вдоль громадной искореженной, стоявшей вертикально льдины, верхний край которой доходил почти до самого мостика. Небо было освещено как в обычные зимние сумерки, когда оно, сплошь задернутое серой облачностью, кажется особенно мрачным. Воздух был такой же холодный, как и раньше. Однако, в общем, погода улучшилась. Ветер заметно ослаб, сейчас он дул с северо-востока и скорость его не превышала двадцати миль в час, а маленькие острые льдинки не поднимались выше двух-трех футов. Глаза уже не слезились, так что теперь мы хорошо видели направление, в котором нам предстояло идти, и от этого на душе как-то сразу стало легче.
Нас было одиннадцать человек: капитан Свенсон, доктор Бенсон, восемь членов экипажа и я. Четверо несли носилки.
Даже семьсот фунтов сверхмощной взрывчатки едва хватило, чтобы взорвать лед, покрывавший то место, где когда-то зияло широкое разводье. На площади примерно семьдесят квадратных ярдов ледовое поле раскололось на множество льдин самых причудливых форм и размеров, которые так плотно прилегали друг к другу, что в зиявшие между ними трещины невозможно было просунуть руку; большинство из этих трещин снова затягивались льдом прямо на глазах.
Пройдя вдоль восточной кромки разводья, мы взобрались на самый высокий торос среди тех, что образовались в результате нагромождения друг на друга огромных глыб пакового льда, и, оглянувшись, увидели непоколебимый белый луч прожектора, бивший с мостика «Дельфина» в окутанное мраком полярной ночи небо Арктики. Нельзя было терять ни минуты. Пока ветер стих, а вместе с ним улегся ледяной шторм, сигнальный огонь можно было бы заметить за многие мили.
Однако долго искать нам не пришлось — полярную станцию «Зебра» мы увидели буквально в нескольких шагах от кромки разводья: три уцелевших домика, один — сильно обгоревший, и еще пять почерневших остовов того, что когда-то было домиками. Какое безрадостное зрелище!
— Вот она — наконец-то! — крикнул Свенсон мне в ухо. — Или, вернее, то, что от нее осталось. Как же долго я сюда добирался!
— Да уж, дальше некуда! — ответил я. — А могли вообще никогда ее не увидеть, если б оказались на дне Ледовитого океана. Приятная перспектива, не так ли?
Свенсон задумчиво кивнул, и мы двинулись дальше. До станции было уже рукой подать. Подойдя к ближайшему домику, я открыл дверь и вошел. Внутри пахло гарью, карболкой, йодом, морфием и еще каким-то отвратительным варевом из овощей с мясом, которое Роулингс старательно помешивал в котелке, стоявшем на маленькой печурке.
— А, вот и вы, — бойко проговорил Роулингс с видом человека, приветствующего своего соседа, который нагрянул к нему в дом, чтобы одолжить, а точнее, забрать навсегда его любимую газонокосилку: — Явились как раз к обеду. Не желаете ли отведать мерилендского цыпленка, капитан?
— Благодарю, только не сейчас, — вежливо отказался Свенсон. — Искренне вам сочувствую, Забрински. Как ваша лодыжка?
— Прекрасно, капитан, прекрасно. Затянута намертво пластырем. — С видимым усилием он вытянул вперед ногу. — У нас здесь есть врач, доктор Джолли, он поработал на славу. А вы-то сами как, небось понатерпелись прошлой ночью? — Этот вопрос он задал уже мне.
— Прошлой ночью доктору Карпентеру действительно пришлось несладко, — ответил за меня Свенсон. — И мы многое поняли, но об этом потом. Внесите носилки. Вы — первый, Забрински. Что касается вас, Роулингс, не надо изображать из себя великомученика. «Дельфин» в каких-нибудь двухстах ярдах отсюда. Мы доставим вас всех на борт за полчаса.
Я услышал за спиной шаркающий звук. Доктор Джолли уже был на ногах и помогал встать капитану Фольсому. Тот выглядел много хуже, чем вчера, а на его перевязанное лицо вообще было больно смотреть.
— Капитан Фольсом, — представил его я. — Доктор Джолли. А это — капитан Свенсон, командир «Дельфина». Доктор Бенсон.
— Вы сказали — доктор Бенсон, старина? — спросил Джолли, подняв бровь. — Честное слово, если уж здесь, у черта на рогах, столкнулись лоб в лоб трое врачей, значит, дело и впрямь табак. Ну да ладно, капитан. Ей-богу, ребята, мы так рады вас видеть! — Ирландский акцент доктора Джолли в сочетании с допотопным английским жаргоном резанул мне по уху.
— Ах, как хорошо я вас понимаю! – улыбнулся Свенсон.
Затем он взглянул на пол, где вповалку лежали люди, отличавшиеся от мертвецов только тем, что изо рта у них чуть заметно шел пар — они едва дышали, а значит, в них еще теплилась жизнь, — и улыбку у него как рукой сняло. Обращаясь к капитану Фольсому, он сказал:
— Мне просто не хватает слов передать, как я вам сочувствую. Все это ужасно!
Фольсом пошевелился и что-то пробормотал. Но мы не разобрали. Его сильно обожженное лицо было почти полностью забинтовано, и он жестоко страдал от боли, не прекращавшейся ни на мгновение: у него была целиком поражена правая щека, язык не слушался, отчего создавалось впечатление, будто он говорит на каком-то загадочном языке. Между тем здоровая левая часть лица настолько кривилась от боли, что глаз почти не было видно. Фольсом, и правда, являл собой жалкое зрелище.
Я обратился к Джолли:
— У вас остался морфий? — И тут же подумал: «Как жаль, что я не захватил его с собой, хоть немного, ведь морфия у нас на борту было больше, чем достаточно».
— Нет ни одной ампулы, — устало проговорил Джолли. — Я уже израсходовал упаковку, целую упаковку!
— Доктор Джолли работал не покладая рук всю ночь, — слабым голосом заметил Забрински. — Восемь часов кряду. Вместе с Роулингсом и Киннэрдом. Они так ни разу и не присели.
Бенсон полез в свою аптечку. Заметив его движение, Джолли вымученно улыбнулся — мне показалось, что он выглядит много хуже, чем вчера, когда я видел его последний раз. Тогда он был исполнен сил и энергии. И вот, проработав восемь часов без передышки, — за это время он даже умудрился наложить гипс на лодыжку Забрински, в этих-то условиях! — Джолли и сам едва держался на ногах. Он оказался отличным доктором — честным, верным клятве Гиппократа и теперь имел полное право на отдых: ведь ему на подмогу пришли еще два врача — наконец-то!
