Джереми Прайс - Невеста капитана Тича
В бархатной темноте, с кое-как закрепленными парусами, свободно развевающимися на мачтах подобно небрежно накинутому платью, » Мщение королевы Анны» легко несся сквозь ночь по направлению к Сен-Китсу. Приказав штурвальному держаться курса, весьма приблизительно проложенного по звездам, Израэль Хендс предоставил остальной команде заниматься всем, чем ей заблагорассудится. Это было продиктовано чистым благоразумием, а не просто беспечностью или отсутствием дисциплины, ибо Хендс сознавал, что после такой победы даже матрос, добровольно вызвавшийся стоять на руле, будет мертвецки пьян еще до рассвета, и никто не мог гарантировать, что марсовые не свалятся с салинга45, забывшись в пьяном сне на своем качающемся насесте. Таковы уж они были по натуре. Человек, сочетавший опасности и бесшабашную разгульную жизнь пирата с нормальным риском и трудностями профессии моряка, обычно становился немного ненормальным; во всяком случае, у него в значительной степени притуплялся естественный инстинкт самосохранения.
И все же, хотя пиратский корабль плыл по пустынному ночному океану без сигнальных огней, без вахтенных и впередсмотрящих, с небрежно поставленными парусами и с полупьяным рулевым у штурвала, он сейчас находился в большей безопасности, чем когда-либо. Теперь на всем пространстве Карибского моря не было ни одного вооруженного судна, которое могло бы потягаться с пиратом в открытом бою. Словно сознавая это, «Мщение» спокойно резал форштевнем поверхность моря, безмятежно переваливаясь на волне и оставляя за кормой светящийся след, подобно гигантскому плугу, вспахивающему россыпи зеленого жемчуга.
Палуба все еще сохраняла дневное тепло, и команда разлеглась на ней живописными беспорядочными группами, каждая из которых концентрировалась вокруг бочонка с густым и черным ромом. Люди ели, пили и развлекались, как умели. Одни, столпившись вокруг музыканта, извлекавшего из скрипки плаксивые, царапающие ухо и душу мелодии о страданиях моряка, утирали с бородатых и обветренных щек слезы сентиментальной жалости к самим себе, хриплыми голосами хором подхватывая припев. Другие, кого дневные опасности и драки не смогли насытить до предела, с риском для жизни повисали над бортом корабля с факелами в руках, пытаясь загарпунить светящихся зеленоватым призрачным светом тунцов и сарганов, которые всплывали на поверхность моря, привлеченные красными отблесками пылающей и брызжущей искрами просмоленной пакли факелов.
В капитанской каюте на корме, восседая в любимом плетеном кресле из тростника, капитан Тич играл в кости со своими ближайшими помощниками и друзьями. Это были пожилые буканьеры, аристократы среди профессиональных грабителей и убийц, чье мастерство, сила или громкая слава позволяли им по пиратскому обычаю требовать к себе обращения:»лорд такой-то» или «лорд сякой-то», и брать себе дополнительную долю при дележе любой добычи. Тич был вдребезги пьян, но не терял контроля над собой и над окружающим. Груды золотых луидоров и дукатов с зубчатыми краями валялись на неприбранном столе. Как и все, к кому богатство приходит без труда и нечестным путем, пираты были фанатичными игроками.
— Куда опять пропала эта проклятая девчонка? — неожиданно спросил Тич.
— Она в лазарете, ухаживает за ранеными и помогает убирать беспорядок, который там натворил доктор, — сообщил Израэль Хендс.
— Вот как, черт побери! — Тич даже потряс головой, помогая себе переварить эту удивительную информацию. Сам он никогда и не пытался проявить какую-нибудь заботу о раненых товарищах, разве что только заносил их имена в бортовой журнал, чтобы впоследствии не возникало споров и кривотолков при дележе и выплате специальных премий за ранения и увечья. Законы пиратов, которые буканьеры чтили с почти комическим благоговением, устанавливали, что за потерю глаза или одной из конечностей потерпевший получает до тысячи дукатов компенсации, и сотню дукатов за потерю фаланги пальца. Ранения тела и внутренних органов не признавались достойными внимания, ибо считалось, что пират, чей желудок не в состоянии переварить мушкетную пулю или осколок гранаты — не пират, а нечто вроде симулянта.
— Ну и как — понравилась девица тем двум парням, или, нет? — спустя некоторое время снова спросил Тич.
— Гринзейл говорит, что они не успели приняться за нее как следует…
— Хо! — с обновленным интересом пьяно осклабился Тич. — Так вот как обстоят дела? Значит, она все еще невеста?
Компания за столом оживилась, зная странную слабость своего вожака. Рожденный во грехе и выросший без семьи, бездомный подкидыш Тич был чрезвычайно щепетилен в вопросах матримониальных и брачных церемоний.
— Которой же будет эта новенькая по счету? — спросил Гиббонс. — Пятнадцатой, или уже шестнадцатой миссис Тич, а?
Тич бросил на него сердитый взгляд.
— Я ведь венчался с ними в церкви, разве не так? — свирепо спросил он. Правду сказать, он и сам удивлялся этой своей слабости в такой же степени, в какой она забавляла остальных. — Я не желаю, чтобы хоть один из моих сыновей не знал, кто его отец! Пятнадцать жен, или пятьдесят — какая разница, если все оформлено честь по чести, как этого требует Библия?
Он схватил флягу с ромом и добрым глотком восстановил утраченное душевное равновесие.
— А что вы подарите ей на свадьбу, капитан? — усмешка на расплывшейся физиономии Гиббонса была льстивой и заискивающей. Он чувствовал, что его дерзость едва не зашла слишком далеко.
Тич обнажил в широкой ухмылке два ряда пожелтевших от табака зубов.
— Себя! — после небольшой паузы заявил он. — И этого достаточно, я полагаю!
Новый взрыв хохота последовал за этим заявлением, потому что успехи Тича в этой области уже превратились в веселую, хоть и несколько фривольную легенду.
— Да, да! — повторял Тич, довольный своей шуткой. — Я подарю ей самое лучшее, что у меня имеется — самого себя!
И он, запустив пятерню в бочонок со съедобными моллюсками, с удовольствием отправил себе в рот целую пригоршню.
В ярком свете солнечного утра, зеленоватом от многочисленных бликов, отраженных со сверкающей спокойной поверхности океана, Анна украдкой пробиралась по кормовому трапу к каюте Черной Бороды. Ей было необходимо раздобыть себе приличную одежду. Повсюду в проходах и на палубе барка в живописных позах валялись спящие пираты, наполняя воздух густым храпом и не менее густым винным перегаром. Анна старалась ступать осторожно, на цыпочках, боясь разбудить кого-нибудь из них. Она отлично понимала, что это было бы не менее опасно, чем попасть в лапы к молодому игривому и неуклюжему медведю.
