Александр Грачёв - Падение Тисима-Ретто
Тиба недолго отдыхал. Во второй половине дня он уже сидел на берегу пруда и писал воззвание к японским солдатам, разоблачал преступления японской военщины.
„Пусть помнят злодеи, глумившиеся над невинными жертвами,
— писал Тиба, —
мы знаем, чьи руки обагрены кровью пленных китайцев. Вот их имена: подполковник Кувахара, майор Кикути, капитан второго ранга Такахаси, генерал-майор Цуцуми, поручик Гото.
Помните всегда эти имена! Палачам не уйти от карающей руки народного правосудия. Священная месть настигнет их в любой точке земного шара!
Солдаты! Не связывайте свою судьбу с судьбой этих извергов! При первом же удобном случае поверните оружие против них!“
Кончив писать, Тиба пригласил к себе Фуная.
— У вас хороший почерк, — сказал он технику. — Берите уголь и начинайте переписывать этот текст на листах газеты. До вечера надо написать не меньше десяти экземпляров.
— Хай, с удовольствием! Мне уже надоело бездельничать, — словоохотливо ответил Фуная. — А потом разрешите мне пойти расклеить их в гарнизоне?
— Хорошо, я подумаю… — неопределенно ответил Тиба.
До вечера было написано пятнадцать экземпляров воззвания. Пять из них написал сам Тиба. Перед заходом солнца он, Ли Фан-гу и Кэ Сун-ю снова отправились на операцию. Фуная было отказано под предлогом его слабого здоровья.
— Вот отдохнете как следует, поправитесь, тогда и возьметесь за боевую работу, — утешил его Тиба. — Хватит трудов и на вашу долю.
Операция, как и прошлой ночью, прошла успешно. Ли Фан-гу удалось расклеить воззвания на складах интендантства, на стенах офицерских домов в поселке главной базы и даже на задней стене здания самого штаба.
Тиба удалось подслушать и узнать много новых данных, касающихся передислокации подразделений в связи с тем, что два батальона разместились теперь в укрепрайоне.
Следующие двое суток партизаны отдыхали. Тиба и Ли Фан-гу сходили в район складов и в одном из них обнаружили много оберточной бумаги. Это было счастье. На обратном пути друзья договорились проверить сегодня Фуная. Было решено послать его на ночь в секрет вместе с крупным и сильным китайцем Вэнь Тянем. Впереди „секрета“, в нескольких шагах, Тиба, предложил на всякий случай выставить еще один „секрет“ из двух человек. В любую минуту эти двое будут готовы перехватить Фуная, если тот вздумает бежать. Решено было также дать Фуная пистолет, заряженный холостыми патронами.
В одиннадцатом часу ночи Фуная и Вэнь Тянь отправились в секрет. Вэнь Тянь имел задание в средине дежурства обратиться к Фуная с просьбой, чтобы тот подежурил один, а Вэнь Тянь, дескать, вздремнет. Лежать друг от друга они должны не ближе метра.
Вэнь Тянь сделал все так, как ему наказывали. Положив голову на телефон и держась за ручку, он будто бы стал засыпать, а сам незаметно следил за Фуная. В темноте едва лишь вырисовывались их силуэты. Прошло около получаса, и китаец увидел, как Фуная заворочался. Вот он полуобернулся, как показалось Вэнь Тяню, к нему, и раздался негромкий, как хлопок в ладоши, выстрел. Вэнь Тянь протянул руку к Фуная, и в это время раздался второй выстрел.
— Что случилось? — спросил Вэнь Тянь. — В кого вы стреляете?
— Пробую пистолет, — в замешательстве ответил Фуная. Он был потрясен: почему двумя выстрелами почти в упор он не только не убил, а даже и не ранил китайца?
Ну и как, хорошо действует пистолет?
— Кажется, ничего…
— Однако стрелять не нужно, — мягко сказал Вэнь Тянь. Он вроде не понял, что Фуная стрелял в него. — Ведь мы в секрете и выстрелы могут услышать враги… Дайте-ка пистолет.
Фуная покорно подал пистолет, и Вэнь Тянь сунул его себе в карман. Спящим он больше уже не прикидывался.
По возвращении из секрета Вэнь Тянь подробно рассказал Ли Фан-гу обо всем, что случилось ночью.
— А может быть, он и вправду пистолет опробовал, как ты думаешь? — спросил Ли Фан-гу.
Вэнь Тянь почти не сомневался, что Фуная стрелял в него, но сейчас заколебался. Так ли оно было? Может быть, ему показалось? Оклеветать человека легко…
И Вэнь Тянь сказал:
— Кто его знает!..
Ли Фан-гу и Тиба тоже боялись ошибиться в выводах. Все сделали вид, что поверили Фуная. И решили уж ни в чем не доверять ему и через двое суток еще раз устроить проверку.
Проверка, однако, не состоялась. В следующую ночь во время подслушивания телефонных разговоров Тиба перехватил весть о том, что на острове Сивучьем пойманы русские с потопленного парохода, что они привезены на базу и помещены в здании офицерского собрания. Вся боевая группа восприняла эту весть как сигнал к немедленным действиям. Тут уж было не до Фуная. За ним установили строжайший негласный надзор, тем и ограничились. А потом произошли новые события, коренным образом изменявшие ход дела.
РОКОВОЙ ПРОСЧЕТ
Грибанов вошел в кабинет подполковника Кувахара с видом непринужденным, даже беспечным. Кувахара сидел, откинувшись в кресле, и даже не пошевелился. Он только указал рукой на кресло, стоящее напротив у стола. На другое кресло он приказал сесть Хаттори.
— Переведите, — сказал он Хаттори, — что я пригласил его на дружескую беседу. Командование острова озабочено отправкой советских граждан в Токио для передачи советскому посольству и последующей отправки на родину. Но поскольку русские задержаны на японской территории, то командование вынуждено соблюсти некоторые неизбежные формальности, прежде чем отправить русских в Токио. От того, как охотно сами русские помогут командованию закончить эти формальности, зависит срок их возвращения на родину.
Выслушав довольно точный перевод Хаттори, Грибанов сказал:
— Я прошу господина японского офицера сказать, что требуется от нас, советских граждан, и в частности от меня.
— Передайте: от него требуется немногое. Первое — сообщить свою фамилию, имя и отчество, а также указать профессию, род занятий, местожительство и сообщить, какую роль он выполнял на судне.
— Чеботин, Иннокентий Петрович, — отвечал Грибанов, выслушав переводчика. — Профессия — моряк, шкипер катера, живу в Петропавловске-на-Камчатке. На пароходе был в качестве пассажира, возвращался из Владивостока, где был в командировке, — получал запасные части к катерам.
— Переведите господину Чеботину, — при этом Кувахара, как показалось Грибанову, сделал ударение на слове „Чеботину“, — что я прошу его предъявить японскому командованию все документы, какие у него имеются.
Выслушав переводчика, Грибанов усмехнулся. Он сказал не без иронии:
