Юрий Иванов - Атлантический рейс
Сфотографировав, я обернул рыбу марлей и отправил в морозильную камеру: теперь у нее один путь – в музей.
На следующий день капитан проложил курс на ганский порт Тема, где нам предстояло пополнить истощившиеся запасы воды и свежих продуктов.
Ярус убран, не слышно ярусоподъемника, зато весь теплоход наполнился ужасным скрежетом: матросы «шкрябают» – обдирают металлическими скребками старую, облупившуюся краску и замазывают эти места красным суриком. Когда сурик подсохнет, на него ляжет свежий слой краски. Вместе с матросами мы тоже покрываем борта и планширы суриком, драим палубу металлическими сетками с песочком и каустиком. По вечерам опять разгораются шахматные баталии и жужжит в салоне движок киноаппарата. Все картины старые. И некоторые, такие, как «Последний дюйм», «Большой вальс» и «Мичман Панин», мы посмотрели уже раз по десять. Все события, которые происходят в фильмах, мы изучили так, что совершенно точно знаем, в какой части бравый мичман Панин будет стоять в каюте командира, дожидаясь, как же решится его судьба. А с первыми звуками «Большого вальса» мы уже совершенно точно знаем, что во время бала робкий Гоша, так мы зовем Иоганна Штрауса, запутается ботинком в подоле платья прекрасной Карлы Доннер, и та, прищурив глаза, скажет: «Как? Уже!..»
Большие надежды мы возлагаем на Тему: может быть, там удастся поменяться с другим советским кораблем фильмами и надолго расстаться с любимыми, но все же порядком надоевшими Паниным, Штраусом, Доннер.
Итак, завтра будем в Теме. Все уже подготовлено: судно подкрашено, палуба надраена, над ней натянут брезентовый тент. Рубашки и брюки наглажены, подправлены бороды, усы, побриты смуглые щеки. Мы сидим в лаборатории и крутим ручку приемника: все джаз, джаз, джаз... Сюда, в эти края, волны московского радио почти не долетают, и лишь редко-редко из рупора вдруг раздастся тонкий девичий голосок, поющий об «ивушке зеленой» или грустящей, что «в жизни раз бывает восемнадцать лет». И мы тоже немножко грустим. Только в море, пожалуй, можно почувствовать, насколько беднее становится мир, когда нет рядом подруг, невест, жен. Мы молчим и вспоминаем синеглазых, сероглазых, худеньких, полных или стройных.
– Галка, наверное, на танцы ускакала, – вздыхает Саша, взглянув на часы, – ведь сегодня суббота...
– Вильнюс молчит... – поддерживает этот интимный разговор Виктор и с силой тушит в пепельнице сигарету.
– А Тамара, наверное, на соревнованиях, – говорю я, пододвинув календарь поближе. – В этом месяце она должна быть в Москве.
– А моя, – начинает Юра и останавливается. – А моя... – продолжает он, – даже и не знаю, где она... кто она, да и будет ли?
Немного помечтав, он тяжело вздыхает и, как бы возвращаясь на землю, предлагает:
– Начнем, пожалуй?
– Начнем, – соглашаюсь я, извлекая из-под стола коробку с конфетами.
Это почти все, что осталось от посылки. Все конфеты растаяли и представляют собой бурое густое месиво, напичканное разноцветными этикетками. Все мы соскучились по конфетам и поэтому уже вторую неделю смакуем содержимое коробки.
Покончив с конфетами, мы еще с полчаса сидим вокруг пустой коробки, а потом я ухожу в каюту – нужно зарядить фотоаппарат новой кассетой. Сколько интересных снимков предстоит мне сделать в гостеприимном ганском порту!
ГЛАВА XI
Золотая земля. – Ганский порт Тема. – Гонка по Африке. – Крокодилы реки Вольта. – Путешествие вдоль океана. – Танец в волнах. – Рыба, которая может утонуть.
Каждый вечер Виктор подходит к настенному календарю и зачеркивает крест-накрест прошедший день: на берегу его ждет девушка. И Виктор торопит время – иногда он ставит крестик и на тот день, который еще не прошел. А когда, сломленный усталостью, он валится на койку и не делает нужной и очень важной отметки в календаре, за карандаш берусь я. Ведь меня тоже ждут...
А сегодня взглянул на стену: что такое? В календаре целых четыре дня не зачеркнуты. В эти дни мы были так переполнены впечатлениями, что забыли о красных крестиках.
В то утро, утро нашей встречи с Ганой, я поднялся затемно. Мне хотелось уловить момент, когда на горизонте появится полоска суши. Земля, которая не качается, как палуба, под ногами, по которой так тоскует человек в море.
Полоска земли. Она сверкнула в лучах взошедшего солнца, как узкий золотой обруч, обхвативший северную часть горизонта. Чем ближе подходили мы к берегу, тем шире становился обруч, тем ярче сверкал он, слепил глаза. Потом над желтым прибрежным песком зазеленели кроны пальм, показались портовые постройки, высокий белый маяк. Двигатель смолк, судно легло в дрейф, ожидая лоцмана.
В то утро я сделал замечательное открытие: узнал, что земля пахнет. Не горстка земли, взятая в ладонь, а целый материк, громадный «Черный континент». Приезжая из душного города на берег моря, мы замечаем, какой чудесный «морской» запах исходит от него. А когда моряки после длительного пребывания в открытом океане приближаются к берегу, они чувствуют, как чудесно, замечательно пахнет земля. Африка пахла разогретой листвой, смолой, вытопившейся из древесных стволов, и цветами. И еще от нее исходил крепкий, чуть горьковатый запах какао.
Лоцман, смуглый, мускулистый, весь в белом, кошкой вскарабкался на борт судна, взбежал на мостик и, козырнув капитану, дал команду, – он торопился: на рейде стояло еще несколько теплоходов. Через полчаса мы пришвартовались к причальной стенке. Еще через час, сунув в карман морской паспорт, я соскочил на пирс. Соскочил – и сделал новое открытие: под моими ногами что-то захрустело. Я наклонился – весь пирс был усыпан сухими коричневыми плодами какао. Какао! Вот почему в запахе африканского материка я уловил его аромат. Какао. Куда ни кинешь взгляд, всюду громоздятся пирамиды тяжелых мешков. Ими завалены все склады; портальные краны, напрягаясь двигателями, поспешно грузят какао в необъятные трюмы многочисленных теплоходов под различными флагами, а в порт спешат десятки, сотни автомобилей с прицепами, на которых возвышаются горы тяжелых горьковато-душистых мешков.
Тема. Всего несколько лет назад здесь был полупустынный берег с рыбацкой деревушкой, груды строительного материала, скрежет и грохот стройки. Теперь это отличный современный порт, важнейшие морские ворота Ганы. Через Тему в различные страны мира вывозятся какао-бобы, занимающие в экспорте молодой африканской республики главное место, – ведь по производству какао Гана занимает первое место в мире.
От порта до города – рукой подать, какой-нибудь километр. Но солнце и раскаленный асфальт увеличивают расстояние раз в десять. Можно было бы подъехать на такси, но разве познакомишься с чужой страной, поглядывая на нее через ветровое стекло автомобиля? И мы бодро вышагиваем по шоссе, нервируя чернокожих шоферов, – в Гане принято левостороннее движение автомобилей, и мы то и дело оказываемся перед блестящими радиаторами какого-нибудь синего «опеля» или аспидно-черного «консула».
