Виктор Губарев - Череп на флаге
Настала очередь капеллана. Высокого роста, сутулый, с вытянутыми чертами лица, он чувствовал себя не совсем уютно в окружении морских разбойников и долго шелестел страницами Библии, пока, наконец, не успокоился и не нашел то место, которое искал.
— Псалом сто второй, — протянул он. — Псалом Давида… Благослови, душа моя, Господа… Благослови, душа моя, Господа, и не забывай всех благодеяний Его. Он прощает все беззакония твои, исцеляет все недуги твои; избавляет от могилы жизнь твою, венчает тебя милостью и щедротами; насыщает благами желание твое, обновляется, подобно орлу, юность твоя. Господь творит правду и суд всем обиженным… Щедр и милостив Господь, долготерпелив и многомилостив. Не до конца гневается и не вовек негодует. Не по беззакониям нашим сотворил нам, и не по грехам нашим воздал нам. Ибо, как высоко небо над землею, так велика милость Господа к боящимся Его. Как далеко восток от запада, так удалил Он от нас беззакония наши. Как отец милует сыновей, так милует Господь боящихся Его… Господь на небесах поставил престол Свой, и царство Его всем обладает. Благословите Господа, все Ангелы Его, повинуясь гласу слова Его. Благословите Господа, все воинство Его, служители Его, исполняющие волю Его. Благословите Господа, все дела Его, во всех местах владычества Его. Благослови, душа моя, Господа!
Закончив чтение, капеллан бросил робкий взгляд на хранивших гробовое молчание капитанов и, набравшись храбрости, тихим голосом полюбопытствовал:
— Не прочитать ли еще одно место из Библии, прежде чем тела убиенных будут отправлены за борт?
— Зачем? — нахмурился Дик Тейлор, не видевший особой нужды в затягивании погребального обряда.
— Читайте, — сказал Брэдли. — Когда покойники были живы, они редко вспоминали о боге. Пусть хотя бы теперь, на смертном одре, слово его достигнет их ушей.
Капеллан с благодарностью склонил голову, перевернул страницу и тем же певучим голосом продолжил:
— Псалом сто шестой… Безрассудные страдали за беззаконные пути свои и за неправды свои; от всякой пищи отвращалась душа их, и они приближались к вратам смерти. Но воззвали к Господу в скорби своей, и Он спас их от бедствий их; послал слово Свое, и исцелил их, и избавил их от могил их. Да славят Господа за милость Его и за чудные дела Его для сынов человеческих! Да приносят Ему жертву хвалы, и да возвещают о делах Его с пением! Отправляющиеся на кораблях в море, творящие дела на больших водах, видят дела Господа и чудеса Его в пучине: Он речет — и вздымается бурный ветер, и высоко поднимает волны его. Восходят до небес, нисходят до бездны; душа их истаивает в бедствии. Они кружатся и шатаются, как пьяные, и вся мудрость их исчезает. Но воззвали к Господу в скорби своей, и Он вывел их из бедствия их. Он превращает бурю в тишину, и волны умолкают. И веселятся, что они утихли, и Он приводит их к желанной пристани. Да славят Господа за милость Его и за чудные дела Его для сынов человеческих! Аминь!
С печальным видом перекрестив покойников, капеллан сказал: «Вот и настало время идти вам в последнее свое плавание…». По сигналу Тейлора бабахнули пушки «Причуды», после чего батареи Форт-Джорджа и «Королевского охотника» тоже изрыгнули оранжевое пламя и едкий пороховой дым. Доски наклонились. Тела юнги и квартирмейстера какое-то мгновение еще держались на них, а потом, сорвавшись, полетели вниз. Послышался негромкий всплеск. Все было кончено.
Джон Барни не присутствовал на похоронах. Пираты заставили его выдраить капитанскую каюту, и он, босой, с закатанными штанами, в течение полутора часов ползал на коленях, пытаясь куском пемзы уничтожить черные следы крови — последнее визуальное напоминание о совершенном ночью преступлении. Для него, молодого и честолюбивого капитана, уже привыкшего повелевать другими людьми, эта грязная работа была сущей пыткой. И, если бы не вертевшаяся в голове мысль о том, что ни один посторонний глаз не видит его теперешнего униженного положения, он вряд ли смирился бы и стал делать то, что делал.
Когда прогремели выстрелы траурного салюта, возвестившие об окончании похорон, Барни подтащил к кормовому окну большое ведро и вылил его содержимое в море. Затем, поставив ведро вверх дном на пол, он сел на него, вытянул ноги и с задумчивым видом уставился на чистую, будто только что сколоченную койку. «Если бы квартирмейстер не занял это ложе, — подумалось ему, — отпевать пришлось бы не его, а меня. Боцман, конечно же, охотился за мной. Но почему господь отвел от меня его удар? Чем я заслужил подобную милость? Может, небесный владыка избрал меня орудием мщения, призванным уничтожить эту шайку негодяев? Тогда почему он не вразумил меня в тот вечер, когда на борт бригантины явились губернатор и его дочь с предостережением об опасности? Я же мог довериться им и выйти в море до того, как „Паломница“ была взята на абордаж. Если бы это случилось, планы пиратов были бы сорваны. Судя по всему, они устроили здесь ловушку для какого-то богатого корабля… Постой, постой… Один из них проговорился и выдал его название… Как же он сказал? — Барни прикусил верхнюю губу. — Он сказал: „Нам надо поберечь людей. Они понадобятся при захвате „Феникса“…“. Точно! Им нужен этот загадочный „Феникс“, а чтобы успех был стопроцентным, мерзавцы держат заложниками губернатора острова и его дочь. Они попались из-за меня… Теперь я должен что-то предпринять. Что? Я безоружен и отрезан от прочих пленников. На кого мне рассчитывать? На Эванса? Даже если он согласится стать на мою сторону, нам двоим все равно не одолеть всю свору…».
Мысли Джона Барни прервали громкие шаги за дверью. В каюту вошли капитаны, штурман Пит Хилтон и капеллан из Форт-Джорджа. Осмотревшись по сторонам, Дик Тейлор удовлетворенно прищелкнул языком.
— Так, так, неплохо.
— Вы заставили капитана Барни прислуживать вам? — удивился Брэдли.
— Он — наш пленник, — ответил Тейлор, — и поэтому обязан выполнять любую работу, которую мы ему поручаем.
— Чтобы навести в каюте порядок, можно было доставить из крепости пару негров, — заметил Хилтон.
— Можно было. Но зачем? Пленник — тот же раб.
— Белый человек не должен быть рабом! — вспылил Брэдли, грохнув кулаком по столу. — Для рабства Бог создал негров и индейцев. Не так ли, преподобный?
Капеллан, настороженно следивший за обоими капитанами, с готовностью кивнул, но тут же, словно опомнившись и устыдившись своей слабости, уточнил:
— Однако же, согласно Евангелиям, все мы являемся рабами — рабами греха ли, рабами праведности ли. Кто освободился от греха, тот стал рабом Бога и обрел жизнь вечную во Иисусе Христе, Господе нашем. А кто освободился от праведности, тот раб греха, и возмездием ему за дела его — смерть.
