Леонид Платов - Секретный фарватер
Однако лишь спустя минуту или две капитан довольно неискусно изобразил на лице изумление и ужас. Впрочем, никаких мер принято не было. Вскоре бурун исчез.
Он опять появился в полдень, потом появлялся еще несколько раз на протяжении пути. По-прежнему на мостике никто не замечал его, кроме Олафсона.
Конечно, зрение у лоцманов острее, чем у других моряков. Вдобавок лоцманы приучаются одновременно видеть много предметов, охватывают взглядом сразу большое навигационное поле.
Что ж! Олафсону оставалось радоваться про себя остроте своего зрения. О перископе он помалкивал, лишь досадливо морщился, завидев бурун вдали.
Подводная лодка неизвестной национальности, вернее всего немецкой, словно невидимка, сопровождала их судно — вместе с кувыркающимися дельфинами, этими котятами моря. Но вряд ли была так же безобидна, как они…
4
К ночи неподалеку от Рервика навалило сильный туман.
Посоветовавшись с Олафсоном, капитан приказал стать на якорь под прикрытием одного из островков, чтобы невзначай не увидели с моря.
— Хоть и туман, а предосторожности не лишни, — пояснил он, отводя от лоцмана взгляд. — Радист перехватил тревожное сообщение. Эти немецкие лодки целой стаей рыщут неподалеку.
Олафсон сочувственно вздохнул.
Огни на верхней палубе были погашены, иллюминаторы плотно задраены. Люди ходили чуть ли не на цыпочках, говорили вполголоса. Ведь лодка или лодки, всплыв для зарядки аккумуляторов, могли неожиданно очутиться совсем близко. А на воде слышно очень хорошо.
Сурово поступлено было с судовым щенком. Невзирая на его громкие протесты, беднягу препроводили внутрь корабля, в самый отдаленный кубрик. Кроме того, к нему приставлен был матрос: следить, чтобы не выбежал наверх!
Щенок был глуп и добросовестен. Он лаял на встречные корабли, на чаек, даже на пенистые волны. Учуяв в тумане подводную лодку, конечно, не преминул бы облаять и ее.
Олафсон постоял немного у фальшборта, вглядываясь в туман, обступивший судно.
— Шли бы отдохнуть, херре Олафсон, — заботливо сказал капитан. — Приглашу на мостик, когда разойдется туман. Но вы сами видите: простоим наверняка всю ночь!
Вытянувшись на своей койке, старый лоцман представил себе, как в отдаленном кубрике злятся друг на друга щенок и приставленный к нему матрос. Ну и служба! Щенка сторожить!
Олафсон усмехнулся.
Поскрипывала якорная цепь. С тихим плеском обегала судно волна. Так прошло около часа. Лоцман не спал.
Вдруг он услышал крадущиеся шаги. Кто-то остановился у его двери. Постоял минуту или две, сдерживая дыхание. Потом — очень медленно — повернул ключ в замке. Олафсон был заперт!
Вот, стало быть, как обстояли дела! На корабле было два пленника: щенок и лоцман!
Гнев овладел Олафсоном. Будучи чувствителен к лести, он тем острее воспринимал обиды. Каково? Его, прославленного лоцмана, «короля всех норвежских лоцманов», приравняли к глупому щенку-пустобреху!
Он хотел было запустить в дверь тяжелыми резиновыми сапогами, но одумался. Что пользы буянить? Двери заперты, надо выйти через окно, только и всего. Но уж теперь обязательно выйти!
(Ко всему прочему Олафсон был еще и любопытен.)
Каюта его, по счастью, помещалась в надпалубной надстройке. Он выждал, пока воровские шаги удалятся. Потушил свет. Со всеми предосторожностями, стараясь не шуметь, отдраил иллюминатор. Тот был достаточно широк, и Олафсон, сопя и кряхтя, пролез через него.
Не очень-то солидно для «короля лоцманов»! Но что поделаешь? Другого выхода нет.
Корабль на якоре. Вокруг как в погребе: промозгло, холодно, нечем дышать.
Олафсон стоял неподвижно, раскинув руки, прижавшись спиной к надстройке на спардеке. Он допустил ошибку. Нужно было немного выждать, не сразу выходить со света. Сейчас, стоя в кромешной тьме, он воспринимал окружающее лишь на слух.
Что-то тревожное происходило на корабле, какая-то суетливая нервная возня. То там, то здесь топали матросские сапоги. По палубе мимо Олафсона проволокли что-то тяжелое. Кто-то вполголоса выругался.
Голос капитана — с мостика:
— Заперли лоцмана?
Голос Однорейсового моряка — с полубака:
— Заперт, как ваши сбережения в банке!
Смех. Олафсон сжал кулаки.
Его глаза постепенно привыкали к белесой мгле. Он уже различал проносящиеся мимо тени. То были силуэты пробегавших по палубе матросов. Потом — почти на ощупь — он поднялся на несколько ступенек по трапу, чтобы увеличить поле обзора.
— Ага! Вот он! — крикнули рядом.
Олафсон съежился.
Но это относилось не к нему. На расстоянии полукабельтова внезапно, как вспышка беззвучного выстрела, появилось пятно.
В центре этого светлого пятна покачивалась подводная лодка. Туман обступил ее со всех сторон. Она была как бы внутри грота, своды которого низко нависали над нею, почти касаясь верхушки антенны.
— Кранцы — за борт! — голос капитана.
Но подводная лодка приблизилась лишь на расстояние десяти — пятнадцати метров и остановилась, удерживаясь на месте ходами.
Олафсон увидел, что матросы теснятся у противоположного борта. Значит, кранцы вывешивают не для подводной лодки. Для кого же?
Подводники, стоявшие в ограждении боевой рубки, окликнули капитана. Тот ответил. Разговаривали по-немецки. Олафсон понял, что ожидается приход еще одного корабля. Встреча с ним почему-то не состоялась в прошлую ночь.
— Англичанину полагается быть пунктуальным, — сказал капитан.
— Его могли задержать английские военные корабли, — ответили с лодки.
Англичанина — английские военные корабли? Непонятно!
Вдруг в море сверкнул свет. Потух. Опять сверкнул. Морзит!
— Ну, наконец-то! Вот он! — сказал с облегчением капитан.
Над головой хлопнули жалюзи прожектора. Он прорубил в тумане узкий коридор, и на дальнем конце его Олафсон увидел медленно двигавшееся судно.
Приблизившись, оно стало борт о борт с норвежским транспортом. Завели швартовые концы. Ночью! В тумане! Маневр, что и говорить, нелегкий, но выполнен он был хорошо. Правда, в шхерах, особенно под прикрытием острова, волны почти не было.
Перегрузка — с английского транспорта на норвежский — совершалась при свете ламп, установленных в трюмах под колпаками, чтобы их не было видно сверху и со стороны моря. Ковши проносились над головами подобно огромным зловещим птицам. В воздухе искрились мириады взвешенных водяных капель.
Люди в этой светящейся мгле двигались, как бесплотные тени, как души утопленников.
Олафсону захотелось осенить себя крестным знамением. Не чудится ли ему это?
Матросы обоих транспортов работали в молчании. Лишь изредка раздавались подстегивающие возгласы боцманов.
Олафсон огляделся. Подводная лодка переменила позицию, покачивалась уже с внешней стороны шхер. Понятно! Прикрывает погрузку от возможного нападения с моря. Высокий материковый берег, по-видимому, не считался опасным. Олафсон припомнил, что поблизости нет населенных пунктов.
Но происходящее необъяснимо! Ведь Англия и Германия находятся в состоянии войны. И вот в одном из закоулков шхер сошлись английский транспорт и немецкая подводная лодка! Их разделяет только норвежское судно — Норвегия нейтральна.
В разрывах тумана над головой чернело небо, как проталины в снегу. Вскоре небо начнет бледнеть.
Подстегивающие возгласы сделались резче, темп погрузки усилился. Пар валил от торопливо сновавших взад и вперед матросов.
Зато Олафсон продрог, весь одеревенел, сидя на своем насесте и боясь пошевельнуться.
Не дожидаясь конца погрузки, он с теми же предосторожностями вернулся через иллюминатор в свою каюту.
Утром его разбудил Однорейсовый моряк.
— Капитан приглашает на мостик. Снимаемся с якоря, херре Олафсон, — подобострастно доложил он. — А как вам спалось этой ночью?
Олафсон покосился на его плутовато-придурковатую физиономию.
«Мне, знаешь ли, снился странный сон», — хотел было сказать он. Но вовремя удержался, промолчал.
5
У Ставангера судно вышло из шхер, и обязанности Олафсона кончились.
Однако, уходя с мостика, он успел обратить внимание на то, что курс изменен — стрелка компаса указывает на юг, а не на юго-восток.
— Пришла радиограмма от грузовладельцев, — вскользь сказал старший помощник, стоявший на вахте. — Груз переадресован из Копенгагена в Гамбург.
Гамбург? Этого следовало ожидать. Гамбург или Бремен! Не зря же околачивалась возле судна немецкая подводная лодка!
На мостик лоцман больше не поднимался — тем более что Северное море пересекли почти в сплошном тумане, идя по счислению, то и дело давая гудки, чтобы не столкнуться с каким-нибудь встречным кораблем.
