Борис Романов - Капитанские повести
Вчера ему удалось схватить такси и даже уговорить шофера, чтобы он взял их всех впятером, благо ехать было под гору. Так и колесили вниз: Галина Сергеевна с шофером, а он с тремя женщинами сзади. Пока развозили всех по домам, понял, как на поворотах все теснее и теснее прижимало к нему Ирину и она не отодвигалась, только постукивала туфельками, потому что пол в автомобиле был ледяной. Галина Сергеевна выходила последней, обнадеживающе заглянула ему в глаза, чмокнула Ирину в щеку и исчезла в подъезде. Они стояли!
— Куда теперь-то? — скучно спросил шофер.
— Прямо, если можно, — ответила Ирина.
Машина тронулась, раскатилась по наледи, и Вячеслав Вячеславович как придержал Ирину за плечи, так и не выпускал даже тогда, когда они, замерзая, два квартала шли пешком.
Стыдно и радостно было уходить от нее утром, и он еще остановился в подъезде и перечитал в потемках список жильцов, пока не нашел под номером квартиры: Греков Л. Л. — Леонид Леонидович…
Что же делать-то? Бабий узел завязать, что ли, как советовал старик капитан Строков?..
А Михаил Иваныч рассуждал когда-то, вытягивая руку шлюпочной:
— Видишь ты какой человек, Слава… Я тебе сейчас объясню. Взялся ты за дело, повел его так, так, потом вдруг раз — этак, — Михаил Иваныч переворачивал руку ладонью вниз, — что же получается? Ты слушай, сынок: морскими узлами надо шкерты вязать, а не жизнь. Жизнь-то надо бабьим, понял? Морские узлы веками придумывали, а почему и для чего? Морской-то узел, он какой? Держит твердо, намертво, будь здоров держит, а чуть дернул ты за свободный конец — он — взик! — распустился, и ты опять оторвался, свободен, значит: выбирай, что дальше делать. Для жизни так не годится. Уж если ты в жизни что выбрал, вяжи для себя бабьим узлом, чтобы потом не то что ногтями — зубами не развязать было, хоть так тяни, хоть этак, понял, сынок? И потом — простоват ты все-таки, Слава…
Вячеслав Вячеславович вспомнил, как пожевал при этом Михаил Иванович свою пораненную щеку, повеселел при этом воспоминании, но тут его пригласили в кают-компанию, где заканчивали оформление отхода, разобраться с пассажиром. Пассажир был франтоватый молодой человек: несмотря на февраль, в шляпе и легком пальто.
— Вы куда? — поинтересовался Охотин.
— Врачом на «Двину», подменять врача иду до конца рейса.
— А кто там врачом?
— Греков, Леня. А вы что, его знаете?
— Не имел возможности. И что тут у вас?
Оформление пассажира не заняло и двух минут, но у Вячеслава Вячеславовича зыбко закололо под сердцем, он рассеянно потрепал по плечу заплаканную Глашу, глянул на провожающих, которых выпроваживали в катер, поблагодарил пограничников, пожал руку старшему, посмотрел, как отвалил от борта катер, как он исчез за сияющими огнями соседа, и тогда Вячеслав Вячеславович зашел в каюту, захватил бинокль, поднялся в рубку и приказал сниматься с якоря.
Этого ждали давно.
Боцман со вторым штурманом побежали на бак, звездочка брашпиля была соединена единым махом, зашумела на палубе поданная для обмыва якорь-цепи вода, защелкали в клюзе литые цепные звенья. Желтые глазки на контрольном табло показывали, что в установку льется ток с трех генераторов, а зеленая лампочка утверждала, что обороты можно менять прямо с мостика. Рулевой пошевелился и доложил, что ходовые огни, компас и рулевое управление проверены. Значит, во всем был порядок.
С минуту Вячеслав Вячеславович разглядывал стоящие на рейде суда, рассчитывая, как выбраться из этого лабиринта, потом в бинокль просмотрел их все, прикинул, какие интервалы между ними, и что за длина у каждого, и как будет проходить снос от начинающегося прилива.
Боцман прозевал длину цени, якорь оторвался от грунта неожиданно, нос «Кустодиева» завалило под ветер, но удалось хорошо и благополучно вывернуться переменными ходами, хотя Вячеслав Вячеславович и не преминул помянуть по трансляции боцманскую невнимательность. Развернулись подходяще, и, приведя судно на курс, Вячеслав Вячеславович успокоился и даже прислушался, как начинает над бортом закипать и поплескивать черная ночная вода. Мурманские огни пошли вдоль по правому борту, назад, и Вячеслав Вячеславович проводил взглядом их движение туда, где они начинали сливаться в сплошное городское зарево, смазанное густым сизым дымом еще не прогретых как следует судовых дизелей.
Это было такое время, которое никогда не станет безразличным. К этому никогда не привыкнешь, сколько бы ни плавал.
Корабль трогается с места, потихоньку набирает скорость, и огни так же тягуче начинают идти назад. Даже можно себе представить, что судно стоит на месте, а это берега с гладью воды начинают бесшумно двигаться навстречу и наматываются, как лента, на земной барабан. В рулевой рубке темно, все светится снаружи: корабли, причальные люстры, огни автомобилей, электросварочные сполохи и окна домов, где тебя ждут, или уже не ждут, или еще только когда-нибудь будут ждать.
Вячеслав Вячеславович попробовал поискать позади, за горбом Зеленого мыса, хотя бы приближенно, тот угол города, где утром так взрывчато захлопнулась за ним дверь, но там в холодном воздухе стояло такое дрожащее зеленоватое зарево, что нельзя было разобрать никаких очертаний, и он вернулся в рубку, потому что справа залив пересекал катерок и нужно было сбавлять ход.
Протянулись громады кораблей, потом помигал подслеповатый огонь Пинагория, и среднее колено залива развернулось на повороте перед ним, как ночной пустынный пустырь, застроенный кое-где по сторонам. В дальнем конце засветились красные огни створа, что рассекал эту площадь пополам и напоминал о правилах уличного движения: идя вдоль створа, нужно было держаться правой стороны, как на порядочном, приличном шоссе, куда бы ты ни шел.
В рубку «Кустодиева» заглянул неутомимый старпом.
— Здесь Артеменко нет? Нигде не найду. Палубную команду из столовой выкуривать пришлось, прилипли к телевизору. Придумали на нашу шею эти фигурные танцы на льду! Нет Артеменко? Вызовите его, пожалуйста, и отправьте к боцману укладывать стрелы. Куда он запропастился?
Впереди, на баке, задраивали трюм, и боцман там аккуратно посвечивал фонариком, чтобы не слепить судоводителей на мостике. В расстворе двуногой мачты слабо белел флагшток, а за ним колебался, отражаясь в воде, низкий гакабортный огонек какого-то судна, которое постепенно настигал «Кустодиев».
Вячеслав Вячеславович вышел на крыло мостика и запрокинул голову. Небо тихо светилось зеленоватым, не затеняющим звезд, полярным сиянием. Свет его, словно кисея, колебался плавно и медленно. Вячеслав Вячеславович успокаивался. Уходили в прошлое и два последних сумасшедших дня, и беготня, и нервотрепка с начальством, и дымный и суетливый, как все мурманские рестораны, «Утес», и даже прошлая неожиданная, словно землетрясение, ночь; только слышал он легкий, похожий на летнюю волну, голос: «…глаза у вас хорошие, правда?..» И то, наверно, это было потому, что судно на ходу вздрагивало и по небу скользили зеленоватые тени… «Радиограмму, пожалуй, дам, — решил Вячеслав Вячеславович, — а до прочего еще целый рейс. Будет время подумать…»
