Майкл Роэн - Преследуя восход
— Пустое брюхо? — осведомился он. — Жаль. Хорошая рвота помогает, если тебя двинули по черепу. Это как с морской болезнью: раз уж собрался блевать, набей себе как следует брюхо, чтобы было что выбрасывать, вот что я всегда говорю.
— Запомню, — пообещал я, и он коротко рассмеялся.
— Теперь в порядке? Осторожно — тут ступеньки, и порядком истертые. — Джип ударом ноги распахнул облезлую красную дверь: — Хой, Мирко! Малинка! Катика! — заорал он, вталкивая меня внутрь.
Полчаса назад я бы обрадовался смеси кипучих запахов, врывавшихся из кухни. Там была сотня таких, названия которых я не знал, и еще парочка тех, что мне не слишком нравились, но присутствовал запах чеснока и сладкого перца, пива и жареного лука. Однако теперь от такого обонятельного коктейля мой больной желудок в испуге съежился.
— Это ты, что ли, штурман? — раздался хриплый голос из недр помещения. Затем последовали звуки, словно кто-то подбросил лопатой уголь в топку. — А Малинки нет, так что придется тебе довольствоваться мной.
— Со мной тут приятель, Мирко, — крикнул Джип. — Эй, как тебя зовут? Стивен? Мирко, тут со мной Стив, он помог мне разделаться с парочкой волков, да пока с ними возился, получил раз-другой. Нужно что-нибудь, чтобы поставить его на ноги. Катика! Ты тут понадобишься! Да притащи свою лекарскую сумку. А теперь, дружище, садись-ка ты вот сюда…
Я плюхнулся на деревянную скамью с высокой спинкой, изо всех сил стараясь не потревожить лишний раз руку или голову, и стал оглядывать помещение. Мне доводилось раньше бывать в греческих туристических барах с претензией именно на такой вид. Теперь я увидел оригинал. Однако здесь пучки сухих трав и связки колбас, свисавшие с крюков, окорока в рогоже, огромные куски соленой трески, осьминоги, похожие на мумифицированные руки, пузатые фляги с вином, снабженные грубыми этикетками с изображением пляшущих крестьян, и еще какие-то с трудом распознаваемые предметы были не из пластика; их тяжелые ароматы наполняли воздух, а чуть дрожащий свет висевших между ними ламп странным образом оживлял их тени. Лампы были настоящими, масляными, чувствовался его запах. Я бросил взгляд по сторонам и не обнаружил на стенах никаких признаков выключателей или розеток. Кстати, у входа фонари тоже были масляными. Лампы высвечивали строго ограниченный участок в центре помещения; столики здесь были пусты, но из менее освещенных углов зала доносился неумолкаемый гул голосов, мужских и женских, звон бокалов и столовых приборов.
Передо мной стукнул о стол поднос с бутылью, наполненной бледной жидкостью, и небольшой узкогорлой фляжкой с той же жидкостью, почему-то без стакана. Коротконогий круглый человек маленького роста и с лицом приветливой жабы наклонился надо мной и прорычал:
— Заведение угощает, дрруг! Всякий, кто даст волкам по зубам, оказывает нам услугу! — Он говорил с акцентом, таким же сильным, как и запах специй в воздухе. Из затененных глубин зала донесся рокот одобрения, и я увидел блеск поднимающихся бокалов.
— Ты бы только видел, Мирко! — взахлеб рассказывал Джип. — Они свалили меня, отобрали мой ножичек — и тут появляется он, идет на них со здоровенной железякой, черт побери! Их трое, он сбивает двоих, а третьему дает по мозгам прежде, чем я успеваю схватить клинок и немного пустить ему кровь! Пошел на них прямо с голыми руками, право слово, так и пошел!
Мирко с серьезным видом кивнул:
— Жаль, что я не видел. Ты очень смелый, мой мальчик. А теперь глотни-ка вот этого, его ведь пьют, веррно? Великолепное средство!
Я осторожно взял маленькую фляжку и поднес к губам. Фляга была с секретом: ее содержимое тут же оказалось у меня в глотке. Если хотите знать, какое было ощущение, советую привязать сливу к ракете и выстрелить себе в рот, причем желательно во время землетрясения. Я с трудом выдохнул, ожидая, что из глаз посыплются искры, а Мирко немедленно снова наполнил фляжку, ибо я все еще держал ее в руке. Неожиданно холод в моей груди пропал, а дрожь прекратилась; я ощутил пульсацию крови в жилах, а гулкие удары, отдававшиеся в голове, стали вполне терпимыми. Я проглотил вторую порцию и позволил Мирко налить третью, прежде чем поднял бутыль и взглянул на этикетку.
— Туйка, — прочитал я, неожиданно догадавшись, что это такое. — Сливовица. Только раза в три крепче, чем та, которую я пробовал.
Мирко раскрыл рот в ухмылке, как жаба при виде чрезвычайно аппетитной мухи.
— Ссливовицца? Да, если тебе угодно ее так называть. Настоящая горная, лучшая по эту сторону Карпат. Хой, а вот и Катика!
Я моргнул. Из ароматного полумрака возникла девушка — и очень даже симпатичная. В своем цветистом костюме она вполне вписывалась в интерьер; она могла сойти с одной из винных этикеток — крестьянская девушка родом откуда-нибудь с верховий Дуная. Может, и не совсем крестьянская: вышивка на широкой красной юбке и черном переднике была чуть-чуть чересчур раззолоченная и вычурная, а вырез белой блузки над полной грудью — слегка низковат и слишком стянут. Ее волосы казались белокурыми от природы, но лицо было тонким и немного лисьим — строго говоря, даже и не слишком красивым, а морщинки по обе стороны рта свидетельствовали об опыте, каким не часто обладают простодушные крестьянки. Впрочем, если отвлечься от этих странноватых несоответствий, глаза ее были однозначно хорошие — огромные, серые и чуточку встревоженные.
— Что случилось? — нетерпеливо спросила девушка. Ее голос неожиданно оказался глубоким, и акцент — менее заметным, чем у Мирко. — Кто ранен, Джип? Ох…
Прежде чем кто-либо успел ответить, она бросилась ко мне, кудахча, как мать-наседка, и ругая нас за то, что не позвали ее раньше. Она стащила с меня куртку так быстро и мягко, что я едва ощутил ее прикосновение, а пуговицы моей рубашки, казалось, сами расстегивались, когда ее проворные пальчики порхали вдоль моей груди; она сняла и рубашку, оставив меня смущенно вздрагивать. Но если кто и наблюдал за нами, я их видеть не мог, в гуле голосов не произошло никаких изменений; в любом случае Катику это, казалось, ничуть не волнует. Она без обиняков притянула мою голову к себе на грудь и, когда, пыхтя, появился Мирко с горячей водой, за которой она его посылала, стала промывать и обследовать мой пульсирующий скальп невероятно чуткими пальцами, втирая какую-то острую, похожую на водоросли субстанцию.
— Расслабься, — проворковала она. Однако на такой пикантной подушке сделать это было и трудно, и одновременно слишком легко; в конце концов я смирился со своим положением и обмяк.
Похоже, что и ей это не было неприятно, хотя я был не слишком уверен в этом. Конечно, она была премилым созданием, но со своей позиции я не мог не заметить одной особенности. Запах, исходивший от нее, не был таким уж неприятным, это была не та вонь, что стоит в раздевалках на кортах для сквоша[4], но все же ощущался. Это было не хуже, чем могло быть у наших предков, наших прадедов, или людей, живущих в странах, где ванны все еще считаются роскошью. Я припомнил, как служащий отдела по экспорту угля из Восточного блока жаловался, что на его родине девушки никогда не моются как следует из-за нехватки топлива; он знал, о чем говорил. Но в нашей просвещенной и свободной стране, где горячая вода так и бьет без удержу из кранов, этому не было оправданий. Это не было вызвано жестокой необходимостью — вот почему у меня и возникло неприятное ощущение. А может быть, все-таки какое-то оправдание этому и было? Я снова бросил взгляд вверх, на лампы. Возможно, они были не декорацией, нужной для атмосферы; может, здесь и в самом деле не было электричества и даже газа. В таком случае у девушки вполне могли возникнуть проблемы с мытьем. Только вот где же в наше время может не оказаться газа или электричества? Даже на мелких фермах в горной Шотландии используют газ в баллонах. И потом, как может заведение общественного питания обойтись без контроля со стороны санитарных врачей?
