Святослав Пелишенко - Хождение за два-три моря
Я плохо помню этот первый переход от Ильичевска до Очакова. «Скатили» (облили) палубу; ее дерево под босой ногой влажное и теплое, словно кожа морского зверя. Сидим под стакселем; он отбрасывает странную, двойную тень — задерживает и солнечные лучи, и ветер… Из новых впечатлений — это все. В начале пути срабатывает какой-то предохранительный клапан: воспринимаешь не то, что ново, а скорее вещи обыденные, но деформированные, сдвинувшиеся с привычных мест.
Ильичевск, а потом и знакомая панорама Одессы скрылись за кормой. Последними исчезли трубы Пересыпи, на которые удобно править, возвращаясь с рыбалки. Сергей возится в каюте — стелит койку, устраивается. Сквозь квадратную дыру люка мне видна его сухая, аскетическая спина. Лег. Теперь виден живот, небольшая доброкачественная припухлость, довольно неожиданная на этом долгом костистом теле… Покряхтывает — что-то не так. Встает, перекладывает парус, заменяющий матрац, ложится и теперь от удовольствия даже постанывает. Все эти действия вполне в духе Сергея и как раз поэтому интересны. Каким он будет, мой старый друг, в новых условиях путешествия? И каким буду я сам?
«Гагарин» еще не вышел из вод Одесского залива. Тут все знакомо: ветры — широкий, «с угла», «молдаван», течения, в том числе «донка», при которой может прийти замор; породы оседлой и проходной «белой» рыбы; признаки погоды, сезонный окрас воды… Когда-то мне казалось, что я неплохо знаю Черное море.
Но сегодня я смотрю на зеленоватую воду, на рыжие глинистые обрывы другими глазами. Что же я знал? Небольшой участок от Санжейки до мыса «Е», фрагмент, который самонадеянно назвал Черным морем. Скоро он останется позади; а что дальше? Есть ли у Крыма аналог «молдавана», дующего непременно сутки, трое или семь? Каковы бычки возле Керчи? Ловят ли на «самодур» в Каркинитском заливе?..
Я чувствовал себя в положении сванского долгожителя. Всю жизнь он ничего, кроме гор, не видел и думал, что уж горы-то знает. И вот старика вытаскивают из его ущелья и везут в Москву, чтобы разобраться, почему он, собственно, дожил до ста сорока лет.
— Что это?! — с изумлением восклицает старец, глядя вниз из окна самолета.
— Как что? Это же, дедушка, ваш родной Кавказский хребет!
Глава 2 У тёти Пати
— Готовьте «Яшку», — меня разбудил голос капитана, и я сразу вскочил с радостной мыслью: путешествие началось.
«Гагарин» стоял на якоре. Днепро-Бугский лиман, просторный, на мелководье заросший, напоминал одновременно и реку, и море. На берегу Очаков не менее успешно стирал грань между городом и деревней. Над склоном поднимались каменные дома, а вниз, к воде, сбегали откровенно сельские хаты. Под утренним солнцем зеленый городок выглядел приветливо.
Даня и Саша опускали за борт «Яшку». Только сегодня я как следует рассмотрел всех троих. Даня, сын капитана, которого сам Данилыч называет «мастером по парусам», ростом был в отца — небольшой. Волосы и зачатки отпускаемой бороды черные, а лицо узкое, подвижное, хитрющее… Саша казался старше, был чисто брит и коротко стрижен; такие юноши, подтянутые, с твердыми глазами, нравятся застенчивым девушкам и авторам плакатов «Спорт — это жизнь». «Яшка», складной железный ботик, больше всего напоминал корыто.
— За что его так прозвали?
— «Яшку»? — переспросил Даня. — Ты меня спроси: я знаю? Я не знаю. За характер. Сильно вертится.
— Доставайте рубероид, — скомандовал капитан. — Завезем его тете Пате, вот оно.
Таким образом разъяснилась одна из вчерашних загадок. Рубероид предназначался тете Пате.
До берега было недалеко. В целом перевозка напоминала известную задачу о волке, козе и капусте. «Яшка» вмещал только двоих или одного члена экипажа и два липких рулона, но и под этим грузом, оправдывая свою кличку, «сильно вертелся». Саша отвез меня, я — Даню, Даня — рубероид и судового врача. Последними прибыли Сергей с Данилычем, и капитан попросил, что-бы впредь за ним присылали кого-нибудь с ногами покороче.
Мы уже знали: вчерашний маневр, когда яхта прошла мимо причалов рыбозавода и в полной темноте отдала якорь, имеет специальное название — «стать на траверзе тети Пати». Под обрывом, у самой воды, приютился домик. Несколько фруктовых деревьев, огород — словом, небольшое деревенское хозяйство. У крыльца был установлен рукомойник, похожий на самовар братьев Черепановых — такой же медный и пятиведерный.
Мы занесли рубероид во двор. Данилыч скрылся в доме.
— Моя сестра, — торжественно представил он, появившись на крыльце с невысокой пожилой женщиной. — Клеопатра Даниловна.
— Здравствуйте, — приветливо сказала тетя Патя. — Идемте чай пить.
Тетя Патя жила одна. Она была, по-видимому, лет на десять старше брата, и за чаем с какими-то необыкновенно вкусными булками меня поразила та ласковая почтительность, с которой обращался к ней Данилыч. Он ей — «вы», она ему — «ты».
— Самой разве можно, Патя? Я имею в виду, при вашем здоровье. К нам не нравится — к Николаю переехать можете, вот оно…
— Оставь, Толя. Свой дом… и так пораскидало всех. Ты вот пришел проведал — и спасибо. Кушайте, молодые люди…
Молодые люди, впрочем, только это и делали. Разговор о переезде велся явно не впервые и понапрасну; племянник Даня — тот вообще скромно помалкивал.
— Да, вот что, — неожиданно вспомнила тетя Патя, — берегитесь смотрите… Выходной створ из лимана поменяли, мель там из-за дамбы новая. Карту и лоцию принесешь, Толя, — я покажу…
Мы с Сергеем переглянулись.
— А как же! — гордо сказал, заметив это, Данилыч. — Из потомственных очаковских лоцманов Кириченко, вот оно. Патя у нас за старшую.
— Вы его не очень слушайте, молодые люди. Какой я лоцман. Вот Толя смолоду и вправду — на сейнере рыбачил…
Мы с Сергеем снова переглянулись. Образ капитана начинал проясняться. Вопрос — «как портной попал в мореходы?» — видоизменился, теперь мы спрашивали себя: почему моряк угодил в портные?
IIВ город поднялись по тропке, идиллически заросшей лопухами. С обрыва открылся лиман, оконечность Кинбурнской косы — и наш «Гагарин», мелко нарисованный на голубом.
— А ну, щелкни! — попросил Даня. На шее судового врача висели два фотоаппарата, но он только вопросительно — чшш? — втянул в себя воздух…
Так бывает всегда. Подготовка к путешествию ведется неделями. Составляются списки, в списках проставляются птички. А в пути оказывается, что самое необходимое все-таки забыто. Фотопленка, например.
Осмотр Очакова приходилось начинать с магазинов. Капитан тяжко вздохнул — и отправился на заставу, к пограничникам. Такой порядок действий впоследствии повторялся в каждом городе.
