Глеб Голубев - Огненный пояс. По следам ветра
— Сделай еще снимок, — попросил Михаил.
Но в тот же момент, словно вспугнутая его голосом, уродливая рыбешка исчезла. А еще через мгновение мимо иллюминатора прошмыгнули в полосе света три крупные креветки, смешно помахивая своими длинными усиками и извиваясь всем телом, будто танцуя. Через секунду в полосу света влетела еще одна креветка. Но она не стала убегать, а вдруг резко повернулась навстречу преследователю.
За ней гналась крупная глубоководная рыба, похожая на длинную прозрачную ленту, светившуюся нежным голубоватым сиянием. Мгновение — и креветка вдруг выбросила облачко светящейся слизи. Вспышка была такой яркой, что мы с Мишкой зажмурились.
А когда я открыл глаза, ни рыбы, ни креветки уже не было. Только, постепенно затухая, расходилось в воде светлое облачко.
На больших глубинах, где царит вечная ночь, даже каракатицы вместо «чернильной жидкости» выбрасывают такие светящиеся облачка. Под их прикрытием легко ускользнуть от врагов.
Так мы медленно продолжали погружаться все глубже и глубже, не отрываясь от иллюминаторов, чтобы не прозевать что-нибудь интересное. Это требовало много внимания, так что мы почти не разговаривали, только изредка перебрасываясь короткими фразами:
— Миша, вижу глубоководного угря. Проследи, пожалуйста. Или:
— Константин Игоревич, прибавьте, пожалуйста, воздуха. Что-то в висках постукивает.
— Планктон! — вдруг радостно крикнул Михаил. — Стоп! Еще немножечко вниз, Константин Игоревич. Так, хорошо. Гаси прожектор, Сергей!
Нажимая одну за другой кнопки на пульте, Базанов уравновесил нашу «лодочку». Мы неподвижно повисли на глубине в 630 метров.
Теперь за иллюминатором словно засияло звездное небо. Сплошная россыпь ярких огоньков, точно Млечный Путь, сверкала за холодным круглым стеклом. Но то были не звезды. Это сверкали в лучах наших прожекторов мельчайшие рачки, креветки, бактерии. Сколько их тут? Мириады! Вода буквально кишит ими, она кажется густой…
— Как суп, — неожиданно говорит за моей спиной Базанов и вкусно причмокивает. — Мне нынче снилась солянка. Эх, стосковался по берегу, по Ленинграду, по «Астории», по настоящей, братцы, соляночке.
Мы с Михаилом смеемся.
— Да, этот суп не для вас, Константин Игоревич, — шутит Михаил. — Вот киту он по вкусу… Ну что ж пробы я взял, надо доложить. Включи-ка телефон, Сергей!
Я включаю микрофон и докладываю:
— Мы на «ложном грунте». Глубина шестьсот тридцать один. Пробы взяты.
Репродуктор отвечает голосом «деда»:
— Вижу. Попробуйте двинуться чуток к норд-норд-осту. Только очень немножко и медленно…
Переглянувшись со мной, Базанов, косясь на гирокомпас, пускает в ход моторы. Руля у нас нет, мы поворачиваем, включая попеременно то один мотор, то другой.
Я знаю, что сейчас наверху, в затемненной рубке, все столпились перед экраном эхолота. На экране, между дном и поверхностью моря, темнеет тоненькая полоска. Это наш подводный кораблик, нащупанный ультразвуком. Вот полоска чуть заметно поползла к краю экрана…
— Стоп! — командует репродуктор. — Что за бортом?
— Чисто, Григорий Семенович, — отвечает Михаил.
— Планктона нет?
— Очень мало.
Пауза, потом новая команда:
— Возьмите пробу и спуститесь метров на сорок, только не выходите из этой плоскости.
— Есть, — отвечает Базанов, берясь за штурвал балластных цистерн. Я не свожу глаз с указателя глубин.
— Есть дно! — восклицает Михаил.
— Какое дно? — бурчит репродуктор. — До дна вам еще как до неба.
— Простите, Григорий Семенович, «ложное дно», — смущенно поправляется Мишка.
— Стоп! Да остановитесь же, черт вас возьми! — бушует «дед».-Берите скорее пробу.
«Ложным грунтом» называют особый слой воды, насыщенный планктоном — различными микроорганизмами, мельчайшими креветками и рачками. Он встречается во всех морях и океанах, хотя и на разной глубине. Ультразвуковые колебания, посылаемые эхолотом, даже частично отражаются от него, словно от настоящего дна. Именно благодаря эхолоту и удалось, кстати говоря, открыть это явление.
Ну, Мишке теперь раздолье…
Было такое ощущение, словно мы попали в самый центр фейерверка. За стеклами иллюминаторов вспыхивали и мелькали бесчисленные яркие искорки — зеленые, синие, ослепительно белые, голубые. Их отблески бегали по нашим лицам, заливая всю кабину каким-то волшебным светом.
— Сколько раз собираюсь захватить с собой мольбертик под воду, специально сделал такой маленький, складной… Но как это передашь на картине? — неожиданно прошептал над самым моим ухом Базанов. — Где взять краски?
Только приглядевшись можно было рассмотреть, что каждая искорка — крошечное живое существо. Мерцая, как голубые звезды, и извиваясь, проплывали прозрачные гребневики.
Помахивая длинными хвостиками, колыхались в темной воде ночесветки — не то микроскопические животные, не то плавающие растения. И все эти ниточки, комочки, ромбики пылали холодным призрачным огнем, при свете которого в кабине хоть читай.
Но так же внезапно свет за окнами померк.
Мы снова зажгли прожекторы, но в их свете но появлялось ничего интересного. Только изредка сверкала, точно лезвие ножа, одинокая рыбешка.
— Проба взята, — докладывает Михаил. Репродуктор некоторое время молчит, только слышно хриплое старческое дыхание. Наконец начальник экспедиции коротко разрешает:
— Ладно, ищите край желоба и спускайтесь дальше.
— Есть, адмирал! — весело отвечает Базанов, берясь за свой штурвал. Видно, уже заскучал без работы.
3
«18 августа. Глубина 618 метров. Начали дальнейшее погружение над краем глубоководной Курило-Камчатской впадины. Держим постоянную связь с кораблем. С борта командует погружением начальник экспедиции Лобов. Все в порядке».
Я смотрел на эхограф. За стеклом в черной прямоугольной рамке медленно ползла голубоватая бумажная лента. Тонкое стальное перо непрерывно чертило на ней жирную коричневую линию из отдельных косых штришков. Это был профиль дна, проплывающего на огромной глубине под нами.
— Кажется, подходим, — тихо кому-то сказал Лобов в репродукторе, наверное капитану.
Линия дна на ленте все круче загибалась кверху. Местами она прерывалась резкими уступами подводных скал. Значит, подходим к самому краю впадины.
1417 метров. Наступает ответственный миг. Скоро будет обрыв ущелья.
Базанов включил моторы вертикального движения, и спуск наш заметно замедлился.
