Фредерик Марриет - Корабль-призрак
Снова распахнулось окно, вновь погас свет, и фигура твоего отца, казалось, уплыла в темноту. Я вскочила с намерением удержать его, но он уже выскользнул в окно. Застывшим взглядом я следила, как его с быстротой молнии несло на диких крыльях шторма, покуда он, как искорка, не затерялся во мгле. Окно захлопнулось, свет вспыхнул, и я осталась одна.
Помоги, о, Боже! Что со мной? Моя голова… Филипп, Филипп, сын мой, не покидай меня!
С этими словами несчастная вдова приподнялась, а затем рухнула на руки сыну и замерла. Придя в себя, Филипп стал укладывать мать поудобней и тут увидел, что голова ее безжизненно свисает на грудь, а взгляд угас. Вдова Вандердекен отошла в мир иной.
Глава вторая
Филипп Вандердекен был смелым и отважным юношей, но все же ужас сковал его, и он замер у постели матери, устремив взор на бездыханное тело. В голове у него какое-то время не было ни единой мысли. Постепенно он все же пришел в себя, поправил подушку покойницы, закрыл ей глаза, сложил руки и дал волю слезам. Затем он запечатлел прощальный поцелуй на посеревшем материнском лбу и задернул занавески.
«Бедная мама, — подумал он, — наконец-то ты обрела вечный покой, а сыну оставила слишком горькое завещание».
Филиппу вспомнилось все, что произошло. Страшный рассказ матери вихрем пронесся в его мозгу и почти лишил рассудка. Он с силой сдавил виски ладонями и попытался сосредоточиться: какое же решение принять, что делать? Он чувствовал, что у него нет времени, чтобы предаваться горю. Мать умерла, но где его отец? Где же ОТЕЦ? Всплыли слова, произнесенные матерью: «Осталась ЕДИНСТВЕННАЯ надежда!» Да, тогда надежда была: отец оставил письмо на столе. Но там ли оно сейчас? У матери не хватило мужества забрать его. Надежда была в том письме, а оно пролежало нераспечатанным целых семнадцать лет!
Филипп стал размышлять, как вскрыть роковую комнату, поскольку ему не терпелось узнать все. А не стоит ли подождать наступления утра? И где ключ? Где же ключ? Его взгляд остановился на ларе. Филипп никогда не видел, чтобы мать открывала его, и поэтому предположил, что ключ находится там. Привыкший к быстрым решениям, он взял лампу и осмотрел ларь. Была ли дверца не заперта или просто поддалась нажиму, но она тут же открылась. Филипп осмотрел каждую полочку, каждый ящичек, но ключа так и не нашел. Тогда он решил, что тот находится в каком-то тайнике. Он попытался отыскать его, но ничего не обнаружил. Тогда он вытащил из ларя все ящички, обшарил все изнутри и даже покачал его. Слабое поскрипывание в углу ларя подсказало, что ключ находится там.
За окном забрезжил рассвет, а ларь все еще не поддавался. Филипп решил вскрыть заднюю стенку. Он сходил на кухню, принес сечку и молоток. Стоя на коленях. Филипп отрывал от стенки первую дощечку, когда почувствовал, как чья-то рука легла ему на плечо. Он вздрогнул. Увлеченный работой, юноша не услышал, как кто-то вошел в комнату. Подняв голову, он увидел патера Сайзена, священника их общины: тот строго смотрел на него. Добряк узнал о несчастье, постигшем вдову, и явился, чтобы утешить ее.
— Что же это такое, сын мой? И ты не боишься нарушить покой матери? Или, может быть, ты хочешь обокрасть ее, хотя она еще не в могиле? — спросил священник.
— Я не боюсь потревожить покой матери, святой отец, поскольку она теперь на небесах! — отвечал Филипп, поднимаясь на ноги. — Я не способен обокрасть ни мать, ни кого-либо другого. Я не ищу золото, хотя будь оно здесь, то стало бы теперь моим. Я разыскиваю ключ, который, как мне кажется, спрятан в этом ларе с секретом, раскрыть который мне пока не удалось.
— Так ты говоришь, что твоей матери больше нет, сын мой? Она умерла, не приняв соборования нашей святой церкви? Почему же ты не послал за мной?
— Патер, она умерла внезапно, совсем неожиданно у меня на руках примерно три часа назад. И все же я не беспокоюсь за ее душу, хотя и очень сожалею, что при этом вас не было рядом с ней.
Священник осторожно раздвинул занавески и взглянул на усопшую. Затем он окропил тело святой водой и стал негромко читать молитву. Закончив, он обратился к Филиппу:
— Чем ты так озабочен? Почему с таким усердием разыскиваешь какой-то ключ? Смерть матери должна вызывать лишь слезы и желание страстно молиться за вечный упокой ее души, а твои глаза остаются сухи, а сам ты занят поисками какого-то ничтожного ключа, когда тело покойной еще тепло и дух только покидает его. Такое не пристало человеку, Филипп Вандердекен! Что за ключ ты ищешь?
— Ваше преподобие! У меня нет времени ни плакать, ни скорбеть, ни жаловаться на судьбу. Мне нужно многое успеть и, пожалуй, еще больше обдумать. Я любил мать, и вам это, наверное, известно.
— Но при чем тут ключ, Филипп?
— Патер, я ищу ключ от комнаты, которую долгое время никто не отпирал и которую я должен открыть, и открою, даже если…
— Что за «даже если», сын мой?
— Я чуть было не сказал непристойность. Простите меня, преподобный отец. Я хочу сказать, что должен осмотреть ту комнату.
— То, что эта комната заперта давно, мне известно. Я знаю также, что твоя мать никогда не объясняла почему, хотя я неоднократно спрашивал ее об этом. Но каждый раз я получал уклончивые ответы. Когда же по долгу своему я попытался расспросить ее хорошенько, то сразу понял, что она страдает расстройством рассудка, и поэтому перестал беспокоить ее. Груз какой-то тайны тяготил ее, сын мой, однако она никогда не пыталась исповедаться. Скажи мне, мать рассказывала тебе что-нибудь перед смертью?
— Да, святой отец.
— Не послужит ли тебе утешением, сын мой, если ты доверишься мне? Может быть, я смогу дать совет или оказать помощь.
— Патер, я хотел бы довериться вам, поскольку не ради праздного любопытства вы предлагаете помощь мне. Однако то, что я узнал, пока не доказано. Я не уверен, была ли мать в здравом уме. Если то, что она сказала, правда, я охотно разделю с вами это бремя, хотя даже половина его будет слишком тяжела для вас. Но, по крайней мере сейчас, я не могу говорить с вами. Я должен отыскать ключ и один проникнуть в ту комнату.
— А тебе не страшно?
— Ваше преподобие, я не боюсь ничего на свете! И мне предстоит выполнить свой долг, жуткий долг, если можно так выразиться. Но не расспрашивайте меня ни о чем, поскольку расспросы ранят мое сердце, и я боюсь потерять разум, как моя мать.
— Я оставлю тебя в покое, Филипп. Возможно, еще не пришло время помочь тебе. Прощай, сын мой! Но я прошу тебя повременить со своим делом: сейчас я пришлю сюда соседей, которые отдадут покойной последний долг.
Тут священник пристально посмотрел на юношу и понял, что мысли его блуждают где-то далеко. Покачав головой, он ушел, а Филипп остался наедине со своими раздумьями.
