Александр Чернобровкин - Херсон Византийский
– Вы кто такие? – спросил я.
«А в ответ тишина…»
Копьеносец еле заметно шевелил руками, путаясь развязаться. Я двинул его ногой по руке. Он понял намек и перестал. Голову опустил, не желая встречаться со мной взглядом. Я повернулся к лучнику.
– Вы почему на меня наехали?
Он пошевелил губами, но ничего не сказал. И тоже отвернулся.
Я схватил его за бороду и повернул лицом к себе, чтобы продолжить разговор.
Лучник жалобно замычал, пытаясь что-то сказать. Я уже видел, как говорят со сломанной челюстью, поэтому догадался, о чем он хочет меня проинформировать.
Да-а, дела… В больнице, пока он не скажет, кто сломал, лечить не будут. Покрывать он меня вряд ли захочет. Наоборот, расскажут, что это я, вооруженный, напал на них, белых и пушистых. А если еще и милиционер будет крымским татарином… Они друг за друга горой стоят. Или мне надо будет, бросив яхту, срочно сматываться и больше никогда не появляться на территории Украины, или уеду отсюда через несколько лет, Так что ребят надо вести и сдавать в таком виде. Незаконные раскопки, ношение холодного оружия, шмотки в крови. Думаю, даже крымско-татарскому следаку будет выгоднее поверить мне, чем им.
Я сложил ремни с мечами и ножами в вещь-мешок так, чтобы наружу торчали непомещающиеся, нижние части ножен. Туда же, тоже перевернув, засунул частично лук и стрелы в горите, связал это все куском веревки, чтобы нельзя было быстро выхватить оружие и воспользоваться им, и повесил на грудь коренастому, предварительно поставив обоих бородачей на ноги. Сверху повесил его щит, деревянный, оббитый спереди кожей, с железным умбоном и окантовкой по краю. Второй щит, сплетенный из ивовых прутьев и покрытый кожей, без умбона, повесил на грудь худому. Так ничего не мешало мне видеть их связанные руки. Потом завязал на концах остатка от пятиметровой веревки две испанские удавки, которые затянул на шеях моих новых знакомых. Затянул не туго, чтобы не мешали дышать. Между ними было метра два веревки, так что не удавят друг друга, даже если упадут. Зато убежать теперь не смогут. Копье и сумку с флягой и барахлом оставил себе. Во фляге еще немного было, а копье – на всякий случай. Мечом я все равно не умею орудовать, а копье – та же палка, только острая с одного конца.
– Шагом марш! – гаркнул я и уточнил приказ острием копья в кольчугу.
Приказ поняли, коренастый пошел первым, худой за ним.
Сперва шли по бездорожью в ту сторону, откуда они появились. Там была тропинка, которая уходила под острым углом от берега в заросли кустов, а потом в лесок. Я приказал им поменяться местами, чтобы коренастый шел вторым. Примерно через полчаса мы вышли на грунтовку шириной в две полосы.
– В какую сторону Севастополь? – спросил я, показав рукам и направо и налево.
Коренастый меня понял и мотнул головой вправо.
По моим прикидкам там и должен быть Севастополь. Но если бородач показывает в ту сторону, значит, мне надо в другую. Я дал команду идти влево и перестроиться в одну шеренгу, чтобы видел связанные руки обоих. Что бородачи и сделали.
Не успели мы пройти метров сто, как из-за поворота навстречу выехала арба, запряженная волом. На «рычагах управления» сидел старый бородатый мужик в рубахе и шортах наподобие окровавленных, что лежали в вещь-мешке. Из-за его спины выглядывали две бабы, старая и молодая, наверное, жена и дочка. За арбой шли еще два босых бородатых мужика помоложе, может быть, его сыновья. Все были русые, но лица какие-то костистые, не русские. Староверы, что ли? Увидев нас, старый быстро вытянул из-за сиденья топор, а молодые подбежали сзади к арбе и взяли с нее по копью. Однако народ здесь гостеприимный…
Я взял правее, чтобы между мной и арбой были мои пленники. Если они знают этих ребят, пусть забирают, но подтвердят, что не я на них напал первым. Я уже собрался сказать им это, но заметил, что встречные не намерены отбивать бородачей, даже смотрят на них со злостью, а бабы с испугом. А когда поравнялись, старый сплюнул в сторону моих пленников и что-то крикнул им на непонятном мне языке, вроде бы похожем на итальянский. Один молодой мужик прошел молча, а второй показал жестом коренастому, что ему перережут горло, а мне улыбнулся и вроде бы похвалил, по крайней мере, я выхватил слово «амикус», а по-итальянски амико – друг.
Учась в советской школе и мореходке, я был уверен, что у меня лингвистический кретинизм. Перед уроком английского мне становилось тошно. Я мог тупо вызубрить, повторить и тут же забыть, но разговаривать так и не научился. Пока не попал заграницу. Там с удивлением обнаружил, что иногда понимаю и даже что-то могу сказать. Потом «совок» проржавел, и все, кто хоть немного «калякал по-аглицки», рассыпались работать под иностранные флаги, потому что там платили в несколько раз больше, и не было совковой кондовости типа увольнений заграницей только в составе группы не мене трех человек. Рискнул и я. Сперва к грекам. Условия у них по мировым меркам не ахти, поэтому и берут всех подряд. Через четыре года поднялся к итальянцам, потом к голландцам, за ними были англичане, а сейчас горбачусь на американцев, на контейнерной линии Сан-Франциско – Шанхай. На судах каждой страны есть свои плюсы и минусы. Янки платят больше всех. Зато, допустим, у норвегов, больше порядка и субординации. Оба моих друга работают у них и не хотят уходить. Я давлю американцев эрудицией. У меня ведь кроме морского еще и высшее филологическое. Даже американскую литературу я знаю лучше большинства янки. А они уважают умных и образованных, как и все очень узкие профессионалы. Так вот, когда ты единственный русскоговорящий в экипаже, собранном из представителей многих развивающихся и не только стран, и всё время приходится общаться на английском, через полгода он становится вторым родным. Заодно и другие языки учишь. Для бытового общения надо знать всего-то слов двести. И учишь их не в классе, боясь учителя и насмешек одноклассников, а общаясь с носителем языка, перенимая его акцент, манеру речи. При этом наблатыкиваешься выхватывать из фразы одно-два знакомых слова и, учитывая мимику и жесты, догадываться, что тебе хотят сказать. И чем дольше общаешься с этим человеком, тем лучше его понимаешь. Так что теперь я считаю себя полиглотом, хотя на большинстве языков ни писать, ни читать не умею, только говорить.
За поворотом мы встретили группу из человек двадцати обоего пола и разного возраста, нагруженных корзинами, кулями и мешками. Замыкал шествие осел, на которого навалили больше, чем он сам весил. Мужчины почти все были брюнетами, босыми, одетыми бедненько и вооруженными кто мечами, кто кинжалами, кто копьями. Увидев коренастого, они начали показывать на него пальцами и кричать что-то, что я сперва принял за слово «кентавр», но потом понял, что это фраза из двух-трех слов, в которой последнее слово «тавр» повторяется, а первые или первое бывают разными. Видимо, Тавр – его имя, а впереди прилагательные – его служебная характеристика. И еще я пришел к выводу, что говорят на каком-то диалекте итальянского. Сицилия? Сардиния? Но там даже в деревнях одеваются получше, да и грести туда надо несколько дней на суперлайнере.
