Майкл Поуп - Королевский корсар
— Чем еще кроме триктрака вы занимались?
Тут начал отвечать Хант:
— Он рассказывал нам о своей прежней жизни. О юношеских годах, о своей семье. Судя по всему, он не считался в семье путным парнем. Отец его владел несколькими фермами, но к хозяйству Кидда не подпускал. Таким образом, он бил баклуши до сорока лет.
Полковник хмыкнул:
— Такое и в лондонском семействе встретишь не часто.
— Точно так, сэр. Кидда отправили со старшим братом в Бристоль. Брат умер от простуды, а Уильям попал в лапы ловкому французу по имени Леруа.
Полковник поднял руку:
— Остальная часть истории мне известна. Меня интересует сейчас другое: есть ли в словах этого джентльмена хоть одно слово правды?
Хант и Херст одновременно пожали плечами и переглянулись, вздохнув.
— Что же вы молчите?
— Трудно ответить на ваш вопрос как-то определенно, сэр. Он был так искренен в своих рассказах.
— Похоже, он старался завоевать наше расположение. Мне показалось, что он не слишком хорош со своими офицерами.
— Он что, говорил, будто им не доверяет?
Оба лейтенанта отрицательно покачали головами.
— Он ничего компрометирующего ни о ком из своих подчиненных не говорил.
Маллин медленно налил себе рома. Медленно, не отрывая губ от края бокала, выпил стакан до дна.
— Теперь опишите мне этот бой. Этот удивительный победоносный бой.
Хант сказал:
— Сначала был шторм.
— Ах да, шторм. И каков же был наш герой во время этого шторма?
Лейтенанты молчали.
— Вам нечего сказать?
— Да, сэр. Во время шторма капитан Кидд был никаков.
— Напился до чертиков?
— Не совсем так, сэр.
— Он ударился об стол. Первая подошедшая волна так резко подняла нос корабля, что он вылетел из кресла и сильно ударился головой.
— А очнулся уже утром?
— Да.
— А потом выскочил на палубу и велел атаковать восьмидесятипушечный галион?
— Да, сэр.
— И чуть ли не первым же выстрелом попал ему в пороховой погреб?
Лейтенанты вздохнули и кивнули.
Полковник нахмурился и несколько раз обошел стол, громко цокая каблуками по каменному полу.
Хант и Херст провожали его взглядом.
— Не нравится мне эта история, джентльмены. Странный малый этот Кидд. Судя по тому, что о нем болтают, и по тому, что болтает он сам, это законченный кретин.
— Похоже на то, сэр.
— Но законченный кретин не может в течение одного месяца выиграть два великолепных боя, не понеся почти никаких потерь, причем у противника вполне серьезного.
— Точно так, сэр.
Полковник остановился.
— Сказать по правде, джентльмены, я не знаю, что мне и думать. Или послать к чертям собачьим весь мой прежний опыт и признать, что отныне воевать следует так, как воюет этот парень, или…
Маллин осекся. Не все, что хочется сказать, надо говорить своим подчиненным.
— Отправляйтесь спать. И поменьше болтовни.
В доме губернатора речь тоже шла о невероятной везучести капитана Кидда.
Сам он давно уже отправился домой, дабы утолить жажду приватного отдыха, а сэр Вудфорд, синьор Галиани и майор Плант никак не могли прийти к однозначному мнению на этот счет.
Везение или гениальность?
Молодой Вудфорд первым сделал вывод. По крайней мере для себя. Он решил, что отныне будет плавать только под флагом капитана Кидда.
Устроить это оказалось нетрудно. Узнав о желании губернаторского сынка, Уильям проявил поразительную сговорчивость. Чем в очередной раз удивил губернатора. Тому было отлично известно, что капитаны кораблей, как правило, неохотно берут к себе на борт отпрысков из высокопоставленных семей, дабы не попасть от них в зависимость.
Уильяма Кидда эта проблема, кажется, абсолютно не тревожила.
Между тем полным ходом продвигался ремонт «Блаженного Уильяма». Повреждения, полученные в бою с мощным французом, оказались не так страшны, как это показалось в первый момент. По приказу губернатора были не только выделены лучшие плотники, но еще и лучшие материалы. Сверх того сэр Вудфорд взял на себя и долю денежных расходов.
Это было очень кстати. Капитан Кидд, хотя и одержал две великолепные победы, не имел никакой возможности воспользоваться их плодами. И потопленные у Сан-Хуана пироги, и оставшиеся на поверхности моря обломки гордости французского военно-морского флота настоящей добычей не являлись, и команда не могла получить свою десятую долю от их продажи.
Как это ни странно, для матросов было бы выгоднее, чтобы их капитан одерживал не такие убедительные победы.
Добыча — мед войны!
Все время, пока шел ремонт, продолжался односторонний эпистолярный роман между капитаном и пятью майорскими дочерьми.
Ни одна из них так ни разу не назвалась, а он слишком плохо различал, чтобы понять, кто именно ему пишет.
То ли Арабелла, то ли Анабель, то ли Мэри, то ли Джуди… Тут ему сделалось стыдно — он вдруг понял, что имя пятой дочери он вообще забыл.
Как бы там ни было, история эта должна была иметь какое-то разрешение.
Какое?!
Кидд валялся на своей кровати, смотрел в потолок и мучился сомнениями.
Получал сестринские послания, читал их самым внимательным образом, как правило, ничего понять не мог из прочитанного и начинал от этого мучиться еще сильнее.
Послания эти день ото дня не претерпевали принципиальных изменений. Они оставались все так же непроницаемо анонимны, все так же возвышенны по тону и неуловимы по содержанию.
Все они содержали только одно внятное предложение-требование — явиться в парк у майорского дома в неестественно ранний час, с тем чтобы стать, по всей видимости, участником какого-то важного, решительного и тайного разговора.
Зачем?
С кем?
На ремонтных работах капитан не был сильно занят. Во-первых, потому, что он был капитан, и не дело ему, как русскому царю, самолично махать топором, во-вторых, потому, что он ничего не смыслил в устройстве современных кораблей. Наладить ялик дли речной рыбалки — это можно, но не больше.
И вот, послонявшись вокруг вытащенного на сушу «Уильяма», Кидд отправлялся слоняться по набережной. Набережная эта уступала, например, бристольской не только блеском, но, главное, размерами, поэтому наскучила ему в несколько дней.
Он бы поиграл в карты, но на острове никто не играл в карты для удовольствия или времяпрепровождения. Деньги же, которые у него были, Кидд спустил в первый же день. В долг ему играть было стыдно.
Долг был одним из тех мистических страхов, которые сумел внушить ему отец, тень которого возникала за его плечом всякий раз, когда он приближался к карточному столу.
Не увлекало его и массированное, беспросыпное пьянство, в коем находило отраду огромное количество моряков.
