Юрий Рытхэу - Остров надежды
Ушаков осмотрел нартовое снаряжение и догадался, что толстая палка с железным наконечником служит тормозом, а держаться лучше всего за срединную дугу. Он запоздало пожалел о том, что не удосужился заранее взять несколько уроков езды, но теперь было уже поздно. Апар ждал у нарты, а остальные эскимосы явно предвкушали забавное зрелище.
Ушаков взялся левой рукой за дугу, а правой резким движением выдернул железную палку-остол, освобождая нарту. Через секунду… он лежал распростертым на снегу, а упряжка, оглашая громким лаем окрестность, помчалась к берегу, оттуда повернула в тундру. Вдогонку ей бросилось несколько человек. Впереди бежал Апар, размахивая руками и посылая проклятия вслед убегающим собакам.
Зрелище было весьма печальным и позорным. И тут Ушаков еще раз оценил деликатность эскимосов. Никто из них не засмеялся, даже дети. Сконфуженно отряхиваясь, он поймал сочувственный взгляд Иерока и слабо улыбнулся ему.
— Все будет хорошо! — утешил его Иерок. — Собаки еще не привыкли к тебе, да и одичали за лето.
Старцев посоветовал:
— Вы сразу-то остол не вынимайте до конца, держите в снегу, не давайте нарте набирать скорость. Собак на быструю езду надолго не хватит. Побегают, побегают, потом спокойно поедут.
Отовсюду слышались советы, даже от тех, кто никогда в жизни не садился на нарту.
Тем временем собаки, оставшиеся без каюра, в конце концов запутались в упряжи и остановились. Апар догнал их и, прежде чем повернуть обратно в поселение, прошелся остолом по их спинам, приговаривая:
— Вы самые плохие собаки, которые когда-либо попадались мне! Если вы еще раз выкинете подобное, я вас буду бить до тех пор, пока не поймете, что русского умилыка надо слушаться больше, чем меня!
Ушаков издали с завистью смотрел, как Апар, небрежно, чуть бочком восседая на нарте, подъехал к толпе. Собаки шли ровно, повинуясь каждому возгласу каюра. Почему же у него не получилось?
На этот раз Апар не стал отпускать нарту, пока Ушаков не сел впереди. Так они и поехали вдвоем.
Собаки, еще не очухавшиеся от тяжелого остола, опасливо оглядывались, не скрывая своего презрительного отношения к одетому во все новое каюру.
Апар показал, как нужно управляться с остолом, чтобы тормозить или закреплять нарту. Сам остол был привязан так, что его даже при желании потерять невозможно.
— Чтобы повернуть собак направо, надо сказать: поть-поть…
Ушаков несколько раз повторил команду. Передовой пес, который должен был поворачивать всю упряжку, с недоумением оглянулся и только после того, как Апар своим голосом повторил приказание, нехотя изменил направление.
Несколько раз с помощью Апара Ушаков поворачивал упряжку, и всегда передовой пес оглядывался на него, словно говоря: «Ну что ты выдумываешь? Зачем нам делать круг?»
— Так, — с удовлетворением произнес Ушаков. — А теперь научимся поворачивать упряжку влево.
— Для этого, — с готовностью отозвался Апар, — надо произносить: кх-кх-кх…
Ушаков увидел, как вожак поднял уши и послушно развернул упряжку в нужном направлении.
Однако повторить самому этот непривычный звук оказалось не так-то просто. После первой же попытки Ушаков закашлялся, вызвав легкое замешательство среди собак. Пока он успокаивал потревоженное неудобным звуком горло, собаки поворачивали то вправо, то влево, демонстрируя свои способности. При этом Апар достигал желаемого без особого напряжения в голосе.
Наконец Ушаков снова решился извлечь нужный звук, чтобы повернуть собак влево. Никакого результата! Он беспомощно посмотрел на Апара.
— Ничего, — успокоил его каюр. — Попробуем вместе.
Таким образом вроде бы удалось убедить упряжку, что звук, издаваемый новым каюром, означает команду поворачивать влево. Передовая собака при этом понимающе посмотрела на Ушакова, словно говоря: «Хоть то, что ты произносишь, и мало похоже, но так и быть, буду повиноваться, раз того хочется моему настоящему каюру».
Через какое-то время Ушакову показалось, что он настолько овладел упряжкой, что может самостоятельно повернуть ее к поселению.
— Хорошо! — сказал по-русски Иерок, когда Ушаков затормозил возле самых ног эскимоса.
Высадив Апара, он развернул упряжку и осторожно выдернул остол, ожидая, что сейчас собаки помчатся вперед. Но они двинулись спокойно, рысцой, с таким видом, будто всю жизнь повиновались ему.
Ушаков слышал доносящиеся возгласы одобрения и даже восхищения и сам при этом внутренне ликовал. Ничего, оказывается, особенного и нет в управлении собачьей упряжкой, и при желании и терпении довольно быстро можно овладеть этим искусством. Ему уже виделись будущие многодневные экспедиции на собачьих упряжках вокруг всего острова, по дрейфующим льдам до Геральда… А там… Ведь вдоль северных берегов России столько еще неизвестных земель, целых архипелагов! И чтобы иметь возможность исследовать их, надо досконально изучить и перенять жизнь людей, для которых эти суровые пространства — обжитая, привычная среда.
Собаки бежали дружно, слаженно перебирая ногами, хотя никто ими не командовал, если не считать вожака, который, похоже, безмолвно подавал пример всей своре. Отъехав на приличное расстояние, Ушаков попробовал повернуть упряжку. Сначала вправо, а потом, собравшись духом, и налево. К его неописуемой радости, вожак повиновался ему так, словно всю жизнь на каюрском месте восседал этот русский в новой меховой одежде.
Странное чувство охватывало Ушакова по мере того, как он удалялся от поселения. Белое безмолвное пространство словно вбирало его вместе с собаками. Но это не пугало, скорее рождало какие-то неведомые прежде ощущения необычайного спокойствия, даже внутреннего величия. Наверное, подумалось ему, так будет чувствовать себя человек, если ему доведется вырваться в космос.
Вдруг вожак насторожил уши, вместе с ним напряглась, заволновалась и вся упряжка.
Ничего не успев сообразить, Ушаков оказался на снегу. Словно какая-то непонятная сила выдернула из-под него нарту и понесла упряжку вперед с громким, тревожным лаем. Придя в себя, Ушаков вскочил на ноги и пустился за быстро убегающими собаками. Но вскоре понял, что догнать их ему не удастся. Остановившись, он сдернул с разгоряченной головы малахай и растерянно посмотрел вперед, туда, куда с лаем неслась его упряжка.
То, что он увидел, заставило учащенно забиться сердце: от собак в сторону моря убегал большой белый медведь. Ушаков впервые видел этого царя льдов, и первая мысль почему-то была: не так уж бел этот медведь, его шкура желтовата и довольно отчетливо видна на снегу.
