Януш Мейсснер - Черные флаги
Иника была хороша собой и привлекательна. Генрих напрасно повторял себе, что она ещё дитя, а не женщина. Касаясь её тонкой смуглой руки, помогая рисовать литеры и цифры, он ощущал дрожь внутри. Не мог удержаться от взглядов украдкой на её гладкие округлые плечи и стройную шею, когда та склонялась над листом бумаги, а от запаха её волос и горячего молодого тела у него кружилась голова.
Но она, казалось, не замечала впечатления, которое производит. Была любопытна и непосредственна, но не кокетлива. Чувства её ещё не пробудились, и во всяком случае особа Генриха не вызывала в ней никаких чувственных порывов.
Эта холодность, высокое положение, которое она занимала, и прежде всего то, что она была язычницей, удерживали Шульца от попыток сближения. Генрих считал, что молодые матросы, тайком совокуплявшиеся с индеанками и негритянками, совершают содомский грех, не говоря уже о том, что завлекаемые их чарами легко могут оказаться во власти дьявола и что эти отношения вызывают неизбежные скандалы с обманутыми мужьями или родственниками. Сам же он, карая или милуя виновных, должен был подавать пример сдержанности и порядочности.
Все это вместе взятое не нравилось ему с самого начала, с того самого решения, которое принял Мартен под губительным влиянием шевалье де Бельмона.
Союз с Мудрецом как-никак изрядно ограничивал свободу действий белых в Амахе и к тому же обходился все дороже. Разве не проще и дешевле было бы завоевать эту страну, обратив всех местных жителей в невольников, как это делали испанцы? У Мартена хватило бы на это сил, а реши он заодно окрестить этих людей — заслужил бы благословение Господне, спасая их души от вечных мук. Не стало бы хлопот и с женщинами для матросов, скандалов с ревнивыми мужьями и отцами, возни с набором добровольцев в плавание. Можно было бы править тут железной рукой, разместив с полсотни хорошо вооруженных людей во дворце Квиче за частоколом и установив меж двух мортир крест вместо мерзкого истукана Тлалока.
“ — Будь я на его месте, — думал Генрих о Мартене, — правил бы тут силой. И принудил бы этих дикарей к покорности и послушанию. Даже сделал бы для них гораздо больше, спася их души. Повелел бы повесить Уатолока, уничтожить изваяния его богов, а покидая этот край навсегда, вверил бы страну испанцам, которые все-таки католики. Нет, решай тут я, правил бы только силой.”
Даже мысленно он страшился добавить, что тогда учил бы Инику вовсе ни письму и грамоте. Запрещал себе категорически столь развратные и грешные мысли. Но прекрасно знал, что так бы все и было.
Весть о возвращении Мартена значительно опередила его прибытие в Нагуа, и даже появление кораблей в устье реки. Сообщил о нем далекий грохот барабанов, которые на рассвете загремели над лагуной, вызывая ответ других, скрытых в лесах вдоль берегов Амахи. Еще не взошло солнце, как ответил им большой барабан Уатолока, помещенный перед его домом за дворцовым холмом, и этот шум разбудил Шульца.
Генрих перепуганно вскочил и выбежал из павильона, не имея понятия, что означает этот переполох: бунт, внезапное нападение, наводнение, пожар?..
Внизу был слышен гул голосов; индейцы собирались на площади. От замка мчались посланцы Мудреца. Их он узнал по черно-красным украшениям из волос, но на его оклик те не обратили внимания. Тогда он пустился к орудиям, где ночевало несколько человек с “Зефира”, но по дороге встретил Инику.
Та спешила вниз, взволнованная, едва одетая, с распущенными волосами, без обычных украшений. Заметив Генриха, сверкнула зубами в улыбке.
— Вернулся! — крикнула она издалека. — Вернулся целым и невредимым!
Шульц понял, что речь идет о Мартене. Подумал, что её сияющее лицо и горящие глаза говорят о большем, чем радость за успех могущественного союзника её страны. И горечь стиснула ему сердце.
Иника задержалась перед ним.
— Пойдешь его встречать?
— Нет. А ты откуда знаешь, что он вернулся?
Девушка удивленно уставилась на него.
— Так говорят барабаны. Они в заливе. Мы вышлем пироги, чтобы перевезти сюда добычу с кораблей.
— А ты поплывешь с ними?
— О да! — воскликнула она. — Я не могу ждать.
— Я не могу плыть с тобой, — ответил он, силясь говорить спокойно и равнодушно. — Нужно все приготовить здесь.
— Так оставайся. Вечером мы вернемся. Привет, Ян, — произнесла она с немалым усилием на непонятном языке, оказавшемся куда труднее испанского. — Я правильно произношу эти слова?
Огромные костры горели у пристани, со всех сторон площади и вдоль дороги, ведущей к воротам в частоколе. Земля просыхала после ливня, который начался в полдень и не переставал несколько часов. Теперь распогодилось, и звезды засверкали в бездонной глубине неба.
Свита Квиче стояла в нескольких шагах за плечами владыки, который сидел, скрестив ноги, на циновках рядом с Шульцем. С другой стороны помоста, с оружием на караул ожидала прибытия белых двойная шеренга индейцев-мушкетеров, а отряд пушкарей с топорами и лопатами для отсыпки шанцев замыкал каре.
Когда шлюпка Мартена, шедшая на буксире у трех пирог, показалась в мерцающих багровых отсветах пламени, её приветствовали громкие крики и рукоплескания, которые правда тут же стихли от охватившего толпу изумления. Мартен стоял на корме, а рядом с ним Иника. Иника, преображенная до неузнаваемости, одетая в малайский саронг из тяжелой материи, затканной золотыми нитями; Иника, волосы которой были зачесаны высоко — на испанский манер-с резными гребнями из перламутра, украшенными золотом и жемчугами, с множеством ожерелий, спадающих на грудь, с брильянтовыми кольцами в ушах.
Мартен, смеясь, ей что-то говорил, а когда шлюпка поравнялась с пристанью, перескочил на помост и помог ей сойти на берег. Только потом он огляделся вокруг и шагнул к Мудрецу, который встал и тоже сделал несколько шагов навстречу.
— Приветствую тебя, Квиче, — непринужденно заговорил Ян. Как тебе нравится твоя дочь?
Мудрец смотрел ему в глаза и молчал.
— Привет тебе, — сказал он наконец, и после паузы добавил, — друг.
В мертвой тишине, которая воцарилась, как только белые вступили на берег, все услышали эти слова, и хоть те сказаны были по — испански, поняли их смысл. Гвалт поднялся снова, все показывали на Инику, которая теперь одна стояла на помосте, поджидая следующую шлюпку, и обсуждали её небывалый наряд.
— Я ей привез негритянку, которая умеет укладывать волосы, — сообщил Мартен, весьма довольный собой. — Смотри, как она её разукрасила!
— Очень красиво, — ответил Квиче, — и очень необычно. Наши соседи из Хайхола наверняка никогда не видели девушки с такими волосами.
— Из Хайхола? — переспросил Мартен. — А им какое дело до прически твоей дочери?
— Их молодой вождь, Тотнак, — сын великого воина, — пояснил Квиче. — Когда-то мы сражались вместе.
— Понимаю, — усмехнулся Мартен. — И Тотнак жаждет стать твоим зятем?
Квиче едва заметно кивнул.
— Ответа я ещё не дал, — добавил он.
— А он зависит от Иники?
— Быть может.
— Я сделаю ей прекрасный свадебный подарок, — пообещал Мартен. — Надеюсь, твой Тотнак не будет пробовать проткнуть меня копьем за это.
— О, не думаю, — Мудрец опустил глаза.
Казалось, Ян не замечал его сдержанности.
— У меня кое — что есть и для тебя, — продолжал он. — Две пушки и четыре мортиры. Остальные, к сожалению, пошли на дно; снять их мы не успели. Зато удалось добыть немало пороха и ядер.
Квиче кивнул и выдавил несколько слов благодарности. Внешне он казался довольным и спокойным. С явным интересом слушал рассказ Мартена о битвах поочередно с двумя испанскими военными кораблями и о захвате торгового судна с ценным грузом. И даже выразил радость таким успешным исходом экспедиции.
— Ну, могло быть и лучше, — вздохнул Мартен, — но для начала сойдет.
В эту минуту он заметил хмурого и кислого Шульца, который явно чувствовал себя обиженным таким невниманием.
— Не думай, что о тебе забыли! — воскликнул Мартен, потрясая его руку. — Я видел, что вы с Ворстом соорудили на побережье. За это тебя ждет сюрприз. Он в следующей шлюпке. О, уже причалили, — добавил он, увлекая того на край причала.
Генрих недоверчиво взглянул в сторону шлюпки, которую два индейца привязывали к деревянным сваям. Среди гребцов он углядел человека в черном и схватил Мартена за плечо, спросив сдавленным голосом: — Кто это?
Ян рассмеялся.
— Некий Педро Альваро. Уверяет, что он резидент из Сьюдад Руэдо. Я в титулах иезуитов не разбираюсь, но думаю, что угодил тебе, не так ли? Дарю его тебе…
Разгрузка и перевозка добычи заняли почти неделю. Шлюпки и пироги, переполненные мешками, сундуками и всяческим добром медленно, с натугой взбирались против течения, оставляли свой груз на бревенчатой пристани в Нагуа и поспешно плыли вниз к лагуне, а Шульц разбирал и регистрировал товары, руководя их размещением по складам.
