Станислав Гагарин - Дело о Бермудском треугольнике
Питер Драйхэнд пел хорошо поставленным баритоном, пел с американским акцентом, но слова были близкими, мелодия такой знакомой…
— А «Реве та стогне» знаете? — спросила Нина.
— Конечно. Любимая песня мамы, — грустно сказал хозяин. — Ее Акталь разучила на индейском кури-сава. Это вроде флейты…
«Вот откуда та ночная музыка!» — подумала Нина.
— И еще знаю песню «Як умру, то поховайте»… И украиньску мову розумию…
Питер произнес несколько фраз на украинском языке. Все заулыбались, странно было слышать эту речь при таких обстоятельствах.
— Не поверят, — убежденно сказал Виктор Васильевич и закрутил головой, — ни за что не поверят…
— Кто не поверит? — спросил Хуан Мигуэл. — И во что?
— В Челябинске всему этому не поверят…
Дубинин обвел рукою вокруг. Все рассмеялись.
— Немудрено, — сказал Леденев. — Придется вам, Виктор Васильевич, выбрать слушателей с тренированным воображением. Ну, скажем, таких, как все мы сейчас…
— А фамилия наша была — Сухорук, — продолжал Питер. — Это потом дед перевел ее на английский лад, иначе не шел у него бизнес с такой фамилией, странной для американского слуха[11].
— Значит, зовут вас по-нашему Петро Сухорук? — спросила Нина Власова.
— It is right, гарна девчина! I want to sing and dance:[12] «Гоп, кума, не журыся, туда-сюда поверныся!»
И на глазах изумленных гостей и еще более ошеломленных женщин, они никогда не видели, как он пляшет, Петро Сухорук-Драйхэнд вскочил из-за стола и лихо прошелся вприсядку.
Глава шестнадцатая
— Почему вы так грустны, Иван Михайлович? — спросила Нина.
Хуан Мигуэл отвернулся от моря, на которое глядел задумавшись, улыбнулся и покачал головой.
— Где вы были сейчас?
— На своем траулере, сеньора Нина. И знаете…
Де ла Гарсиа замялся.
— Не зовите меня так длинно, ладно? Иван Михайлович… В России я называл по имени и отчеству своих учителей и наставников. В применении ко мне это звучит слишком официально.
— А мне казалось, что когда я обращаюсь к вам с таким русским именем, тогда исчезает Атлантика, разделяющая наши страны, — задумчиво проговорила Нина. — Видите, как бывает… Мы хотели одного и того же, а получалось…
— Вы не сердитесь, — попросил капитан. — И зовите меня просто Ваней. Так звали меня русские ребята в училище.
— Договорились, — сказала Нина. — Может быть, и на «ты» перейдем?
— Без брудершафта? — лукаво улыбнулся де ла Гарсиа.
— К чему эти условности, капитан?
— Ваня, сеньора Нина, только Ваня!
Они сидели на теплом камне, где берег начинал круто вздыматься над бухтой, приютившей американского украинца и шестерых женщин из средневековья. «Святой Патрик» был снят с мели и стоял на якоре рядом с «Паломой». С того места, где сидели Нина и Хуан Мигуэл, хорошо были видны оба судна. Палубу корвета очистили от рухнувших снастей, и теперь дон Кристобаль с Эбом Трумэном и Дубининым тщательно осматривали островной лес в поисках подходящих для мачт деревьев.
Мимо прошел Джон Полански. Он нес плотницкие инструменты в деревню Драйхэнда-Сухорука. Там поутру решено было начать строительство большой хижины под школу.
Джон помахал Нине и де ла Гарсиа свободной рукой и скрылся в мангровых зарослях, оттуда донеслась его бравая и задорная песня: «Мы заплатим Хиллю за его старую продырявленную соломенную шляпу…»
— Молодец Джонни, никогда не унывает, — заметил капитан. — Будто ничего с ним не приключилось… Он славный парень, хотя и янки.
— Ну, зачем ты так о нем? Джон Полански — поляк. Какой он янки? Добрый, славный парень…
— Ты права, Нина. Он напоминает мне ребят, с которыми я учился в мореходке. Только вот мне кажется порою, что все это скоро кончится, сеньора Нина. Потому мне и грустно…
— Не понимаю, — растерянно проговорила молодая женщина.
— Необычайные обстоятельства свели нас вместе, — сказал Хуан Мигуэл. — И потому я счастлив… Когда обстоятельства эти исчезнут, все сложится по-другому. Я снова уйду в море, а ты…
— А я останусь в Гаване лечить больных. И ждать возвращения твоего траулера с промысла.
— Меня или траулер?
Нина рассмеялась.
— Мне доводилось читать, что капитаны не отделяют себя от своих кораблей. Они так и говорят: «Я вышел из порта», «Я лег на курс», «Я миновал пролив…»
— Но «мы сели на камни», — с улыбкой подхватил де ла Гарсиа.
— С вами, то есть с тобой, этого не случится, Ваня…
Капитан ничего не ответил, глубоко вздохнул. Наступило молчание.
— В старину у кубинских рыбаков была такая молитва, — заговорил де ла Гарсиа, — с ней обращались они к богу: «О, господи, пожалуйста, не забывай о том, что мое судно такое маленькое, а море такое необъятное!»
— Я научусь молиться, Иван… Буду просить у океана и спокойной погоды, и богатых уловов. Пусть всегда остается у твоего корабля три фута воды под килем, а матросы не устают спускать и поднимать трал.
— В отличие от человека океан никогда не устает, — задумчиво проговорил Хуан Мигуэл, глядя на море. — Хотя они так похожи друг на друга! Не будет очень уж большим преувеличением, если сравнить приливы и отливы океана, волнующие его ураганы с дыханием и пульсом человека. А морские течения? Они проходят сквозь все тело океана, как вены и артерии в наших организмах. Они идут вверх и вниз, от экватора к полюсам и обратно, от материка к материку и вдоль их побережий, смешиваются и разделяются, иногда ныряют друг под друга, уходят ко дну и поднимаются на поверхность. И люди долгое время не знали о морских течениях. Ты слышала, Нина, об испанском мореходе и кормчем Антонио де Аламиносе?
— Нет, не доводилось.
— Он первым разгадал тайну океанских течений и сумел извлечь из этого практическую для себя пользу. Его услугами кормчего жаждали пользоваться все судовладельцы Старого Света. Флотилии кораблей, которые вел Антонио де Аламинос, на недели и месяцы опережали другие суда во время плаванья через Атлантику. На пути в Америку хитроумный Аламинос пользовался пассатным ветром, а на обратном пути «оседлывал» в Мексиканском заливе Гольфстрим и несся на нем к берегам Европы, даже в штиль имея скорость шесть километров в час. Антонио де Аламинос так и унес с собой тайну Гольфстрима. О его существовании не подозревали еще долгое время…
— Как многого мы не знаем еще, — сказала Нина. — Познания приходят к людям постепенно, раскладываясь во временной протяженности.
— Время и пространство, — сказал де ла Гарсиа, — пространство и время… В последнее время я все больше убеждаюсь, что в разгадке механизма взаимодействия этих категорий заключено постижение главной истины. У Питера неплохой подбор философской литературы. Она, правда, целиком на английском языке, я не так силен в нем, чтобы читать сложные научные труды, но кое-что полистал в последние дни. Интересно, что сам Питер, как он признался, и не заглядывал в эти книги… Хотя и взял их, чтобы почитывать на досуге в своем уединении.
