Йен Лоуренс - Контрабандисты
— Я последний, единственный, кто выжил, — сказал Флеминг. — С Тернером Кроу было двадцать человек, когда мы шли на каперство. Шестнадцать оставалось в живых, когда в семьдесят девятом французы сцапали нас, в последний день сентября это было, на утренней заре. Это был последний восход солнца, который я видел за двадцать два года. А скажи-ка мне, знаешь ли ты, чего я хочу? Единственную вещь!
— Убить капитана Кроу.
Он засмеялся. Он сидел на корточках в этом сыром, воняющем гнилью трюме и смеялся так, что я опасался, не рассыпались бы его старые кости.
— Убить капитана Кроу? Ты не можешь убить дьявола, парень. Дух зла неистребим.
— Тогда что?
— Я хочу домой, к своей жене. Больше у меня на свете никого не осталось. Я забыл, что такое дом, но я помню свою Салли, как будто видел ее вчера.
— Это миссис Пай? — задал я совершенно дурацкий вопрос.
— Салли Пай, — подтвердил он, улыбаясь и покачивая головой. — А скажи-ка мне, ты ее знаешь?
— Я встретил ее. Она ждет вас в гостинице «Баскервиль».
— Ох, бедняжка. Бедная простушка. «Жди меня здесь», — сказал я ей. «Жди здесь». И вот она ждет, бедняжка. — Веки его опустились. Заскорузлыми пальцами он расправлял пучки волос, торчащих из носу. — А скажи-ка мне, она такая же хорошенькая? И волосы ее блестят ярче золота? И кожа гладкая, как фарфор?
Я растерялся. Я помнил изможденную старуху, неуверенно передвигавшуюся по коридорам «Баскервиля». Похоже, я молчал слишком долго.
Лицо Флеминга, помолодевшее от улыбки, вмиг снова состарилось.
— А скажи-ка мне, с ней все в порядке? Она здорова?
Я не мог сказать ему правду, поэтому неуклюже сменил тему:
— Мы ведь там только что были. Стояли на якоре как раз напротив таверны.
— Знаю. Я так и подумал. «Это пахнет илом Сент-Винсента», — сказал я себе. Илом и яблонями. И слышал я ручей, который струится вниз со скалы, как и прежде. Но щит заклинило, и я не смог выбраться. По нему надо было грохнуть снаружи. Вот как ты это сделал.
— Вы хотите сказать, что определили все это, не глядя?
— Конечно. Я здесь сто раз бывал раньше. Бывали ночи, когда я стоял у штурвала, не видя компасной коробки. Я не видел своих рук на спицах колеса, ног на палубе, но я всегда найду дорогу к «Баскервилю».
— А могли бы вы привести шхуну в Дувр?
— С завязанными глазами. Во сне.
У меня был план, слишком дикий, чтобы о нем говорить. Я посмотрел на свечу, отъехавшую к носу, и спросил:
— А можем мы отсюда пробраться под штурвал?
— Конечно.
— А оттуда можете вы рулить?
Свеча поехала обратно. Флеминг ногой остановил ее.
— А скажи-ка мне, — он схватил трутную коробку со свечой обеими руками, — тебе к Восточным Докам пришвартовать шхуну или к пристани у замка?
Мы пробрались назад и протиснулись в отсек под штурвалом через потайной люк на петлях.
Флеминг придерживал люк, пока я вылезал наружу.
— Когда он закроется, пути назад не будет. Внутрь можно попасть только через пасть дракона.
— Ну и ладно. Обратно нам не нужно.
Закрывшийся люк издал звук захлопнувшейся гробовой крышки, удар и щелчок скрытой защелки. Флеминг двигался впереди, оберегая пламя свечи.
Оказавшись под штурвалом, мы понаблюдали за движением румпеля. Шедшие к штурвалу концы висели свободно, натягиваясь, лишь когда наверху поворачивали колесо. Я подумал было, что у штурвала стоит сам Кроу, но сквозь палубу доносились звуки волынки, медленный похоронный марш.
Флеминг посмотрел на меня. При свете свечи он казался столетним старцем.
— Он играл эту песню, когда в сотне миль от Святой Елены мы взяли «Сентинель», маленький торговый бриг. Он смотрел, как судно горит, и играл. На нем были женщины, дети. Мы взяли с него лодки и подожгли.
— Лодки с людьми?
— Нет. Только лодки. — Он засунул в уши торчавшие из них пучки волос, потом повернулся к румпелю. — Надо перерезать концы. У тебя есть нож?
— Нет, — сказал я и сразу поправился: — Есть, есть. — Кроу бросил мне нож Гарри, чтобы я разрезал узлы на люках. Я засунул его в сапог, но теперь, нагнувшись, я его там не обнаружил.
— Неважно. Кроу, как всегда, неряха. Он везде разведет крыс. Эти концы так разболтаны, что мы просто сдернем их с барабана.
— И вы сможете ими рулить?
— А скажи-ка мне, слышал ли ты о мысе Рока? Штурвал нам тогда просто сострелили с мостика под корешок. В него попало ядро. Это было в семьдесят шестом. До самого Гибралтара я тогда рулил тут, внизу. Триста миль, не меньше.
Он был тогда вдвое моложе. Но если он думает, что сможет, почему бы не попытаться. Хуже не будет.
— Просто потянем за веревочки, — объяснил Флеминг. — Надо выждать, когда руль станет точно по оси.
Долго ждать не пришлось. Массивная балка румпеля, скрипя, повернулась и заколебалась в направлении оси судна. Мы налегли на рулевые концы и сдернули их с барабана.
Более не сдерживаемый румпель рванулся к нам. Судно так резко накренилось, что мы с Флемингом схватились друг за друга, чтобы удержать равновесие. Это нам не удалось, мы пошатнулись, попытались шагнуть и рухнули у борта. Штурвальные концы закрутились, так как кто-то наверху повернул колесо, пытаясь выправить положение. Румпель оставался у борта, к которому его прибило в результате нашего вмешательства.
Мы поднялись на ноги, по-прежнему держась друг за друга. Руки Флеминга были не толще, чем подлокотники кресла-качалки.
Румпель был на уровне пояса Флеминга, который сразу же навалился на него, как человек, закрывающий ворота, и повел руль, брякающий и грохочущий от воды, в которую была погружена его лопасть. Руль вибрировал, заставляя дрожать румпель и навалившееся на него тело Флеминга. «Дракон» поворачивал, набирая ход, и бедный Флеминг трепыхался, как кукла.
— А скажи-ка мне, не смог бы ты сбегать на палубу и посмотреть, куда мы направляемся? Возьми свечу и поторопись. Чем скорее сориентируемся, тем скорее будем у пристани.
Я вышел через носовую надстройку. В небе занималась заря, слишком слабая и бледная. Серое судно пересекало черное море, и по темной палубе прыгало что-то ужасное, непостижимое. Оно было похоже на громадного паука, бегущего по палубе на тонких прямых ногах. Оно допрыгало до фальшборта и перемахнуло через него, исчезнув в море.
Это была всего лишь зеленая волынка капитана. Он бросил ее, чтобы заняться судном, которое вдруг вздумало проявить самостоятельность. У штурвала никого не было, но шхуна держала курс к берегу. И как бы Кроу ни пытался, он бы не смог отклонить ее от этого курса.
Все паруса были подняты, но зафиксированы в каких-то сумасшедших позициях. Марсель оттянут назад. Фок отклонен против ветра и закреплен в этом положении. Парусина трепетала и хлопала, но «Дракон» летел к восходящему солнцу. За кормой осталась лишь одна лодка, вторую я увидел в отдалении с двумя гребцами, старающимися что было сил.
