Валерий Рощин - Ледокол
Петров сидел в своей каюте на койке и рассматривал фотографию Люды. На снимке она была в легком летнем платье; счастливое лицо озаряла лучезарная улыбка.
Наконец, поставив фотографию на стол, Андрей решительно встал и, подойдя к шкафу, достал парадный мундир…
Спустя пять минут он шел по коридору в сторону радиорубки. Подойдя, постучал в дверь.
Никто не ответил.
Приоткрыв дверь, бывший капитан заглянул внутрь.
Никого. Радиостанция включена, из динамика доносится фоновый шум и потрескивание.
— Андрей Николаевич, вы ко мне? — послышался голос Зорькина.
Петров обернулся и увидел шедшего по коридору радиста; в руках у него был бокал с кипятком.
Капитан быстро нырнул в радиорубку и повернул в замке ключ.
— Андрей Николаевич! — молотил в дверь кулаком Зорькин. — Товарищ капитан, откройте!..
* * *Радист тоже входил в разряд «возрастных» членов экипажа — ему было прилично за 40. Рост — 170; средняя комплекция с наметившимся над ремнем животиком, что немудрено при малоподвижной работе. Густые темные волосы, посеребренные на висках, ровные тонкие усики под прямым носом. На предплечьях парочка татуировок.
С семьей у него все было в порядке. Возле южной окраины Ленинграда — в деревне Славянка — имелся свой частный домик, где он проживал вместе с супругой, тремя детьми и престарелым отцом.
На судах он ходил давно, без эмоций переживая частую смену названия его уважаемой на флоте профессии. То его величали радиооператором, то начальником радиостанции, то просто радистом…
Работу он свою любил. Паять и ковыряться в радиодеталях, собирая транзисторные приемники и передатчики, начал с детства.
Учась в старших классах школы, он мечтал связать дальнейшую жизнь с морем; отец настойчиво предлагал поступить в «шмоню» — Школу мореходного обучения Балтийского морского пароходства, располагавшуюся на Двинской улице. По городу в те времена ходило много пацанов, проходивших учебу в этом заведении и носивших красивую морскую форму. Возвращаясь из первых практических рейсов, они рассказывали своим товарищам много интересного, разжигая в юных мозгах фантазию и желание пойти той же тропой.
Однако что-то Зорькину подсказывало, что данная работа не совсем его — к тому времени радиотехника увлекла настолько, что другого занятия он для себя не представлял.
Пришлось думать, куда податься после получения неполного среднего образования.
ЛВИМУ однозначно отпадал. Для поступления в это серьезное училище требовалось доучиваться в школе три года. А это было исключено — мама серьезно болела, и отцу приходилось содержать большую семью в одиночку.
Ленинградское арктическое училище тоже не грело — после его окончания вместо судовой радио-рубки можно было загреметь на полярную станцию. К примеру, в Тикси или на Новую Землю.
В итоге он остановился на обычном ПТУ, находившемся на Уральской улице. Оно принадлежало Северо-Западному речному пароходству, которое уже получало с судостроительных заводов суда типа «река — море». Поступил туда Зорькин без проблем. И так же легко его окончил.
Так всего через несколько лет его мечта осуществилась, и он стал судовым радистом. Немногим позже молодой радист перевелся в Балтийское морское пароходство и впервые отправился в полноценный заграничный рейс.
При воспоминании о том рейсе Зорькин неизменно улыбался. Еще бы! По его милости экипаж тогда едва не нарвался на международный скандал. Если не предположить большего.
Сухогруз рассекал форштевнем воды восточной части Средиземного моря и держал курс на Израиль. По правилам тогдашней израильской власти, постоянно конфликтовавшей с арабским миром, любой надводный корабль за 50 миль до их побережья обязан был передать полные данные о себе. Тип и название судна, состав экипажа, наличие груза, курс, скорость, порт назначения и прочее.
До порта Ашдод оставалось миль 20, когда в радиорубку по каким-то второстепенным делам заглянул второй помощник Александр Вишняков — приятный тридцатилетний парень, тоже увлекавшийся радиоделом. Зорькин мастерил какую-то плату, рядом на столе дымил паяльник.
— Кофе не желаешь? — предложил радист.
— Не откажусь. — Александр присел рядом и принялся наблюдать за работой.
Зорькин соорудил две чашки растворимого кофе. И с улыбкой поделился:
— Представляешь, часа два назад меня пытались завербовать израильтяне.
— Как это «завербовать»? — насторожился второй помощник.
— Вызвала Контрольная станция и давай запрашивать все данные: кто, откуда, с какой целью, состав команды. Да еще таким вкрадчивым голосом!..
— Так это же обычное дело.
— Нет, Александр, ты не понимаешь! — настаивал молодой радист. — Их МОССАД не дремлет. У них же каждая девушка перед сном ставит у изголовья кровати заряженную винтовку М-16. Выложил бы я им ту информацию, а в Ашдоде явятся ко мне агенты еврейской разведки, и кранты — придется работать на них. Поэтому, Саша, я им ничего не стал говорить.
Тот побледнел, отставил чашку с кофе и, максимально убрав шумоподавление в приемнике, услышал настойчивые запросы на английском языке:
— Говорит Контрольная станция. Какое судно следует курсом 95 градусов на удалении 20 миль от береговой черты? Немедленно ответьте, в противном случае нам придется поднять в воздух боевые самолеты…
Заслышав подобную угрозу, заволновался и Зорькин.
А Вишняков, стараясь перекричать 20 морских миль, четко отрапортовал данные судна и экипажа. И через полминуты диспетчер уже спокойным голосом разрешил вход в территориальные воды Израиля.
Понимая, что сморозил глупость, Зорькин растерянно хлопал длинными ресницами:
— Прости, я не знал…
А Вишняков великодушно выдал:
— Запомни это на будущее. Ф-фух… вот теперь можно спокойно испить кофейку…
* * *Севченко в форменных брюках и тельняшке дремал в своей каюте, когда в дверь кто-то громко и настойчиво постучал.
— Да, — недовольно отозвался капитан.
В каюту влетел взволнованный Зорькин:
— Товарищ капитан, Петров только что закрылся в радиорубке!
Сон мгновенно слетел. Вскочив, Валентин Григорьевич бросился к телефонному аппарату:
— Машинное!
— Да, машинное слушает.
— Немедленно отключите питание!
Свет в каютах и коридорах погас.
Буквально через минуту Севченко с Зорькиным, вооружившись двумя фонарями, подбежали к радиорубке. Сюда же прибыли вызванные Цимбалистый и Тихонов.
— Андрей Николаевич! — трижды стукнув кулаком по двери, позвал Валентин Григорьевич.
