Чарльз Элмс - Пираты. Рассказы о знаменитых разбойниках
Давайте на мгновение представим себе, что видим души, стоящие перед ужасным судом, и слышим его ужасный приговор: пусть проклятые горят в вечном огне. Представьте себе, что Вы слышите ужасные стенания души, оказавшейся в аду. Этого будет достаточно, чтобы растопить Ваше сердце, даже если оно было твердым, как алмаз. Вы упадете на колени и будете молить Бога о милосердии, как умирающий с голоду молит о пище, преступник – о помиловании. Скоро, очень скоро мы отправимся туда, откуда уже никогда не вернемся. Наши имена будут вычеркнуты из списка живущих и внесены в толстые каталоги мертвых. Но пусть они никогда не попадут в число проклятых. Я надеюсь, что Богу будет угодно даровать Вам свободу и позволить Вам осознать свои грехи и проступки прошлой жизни. Я хочу закончить свое письмо словами, которые, я надеюсь, Вы воспримете как напутствие умирающего. Я надеюсь, что все истины, высказанные в моем письме, глубоко западут в Ваше сердце и послужат Вам уроком на всю оставшуюся жизнь.
Горе и боль мне душу тревожат,
Слеза за слезою текут по щекам —
Так много я слышу дурных голосов,
Которые бранят мои страданья
И насмехаются над страхами моими —
И лишь молчаливая память плачет одна
Об утерянных часах покоя и радости.
Остаюсь Вашим искренним другом, Чарльз Гиббс».
В другом письме, написанном Гиббсом после вынесения приговора одному из друзей своей юности, он заявлял: «Увы! Только теперь я осознал, какой порочной с самого детства была моя жизнь и какие ужасные преступления я совершил, за которые должен понести теперь позорное наказание! Лучше бы я никогда не появлялся на свет или умер бы в младенческом возрасте! Пришло время раздумий, но слишком поздно, чтобы помешать правосудию расправиться со мной. Мой ум содрогается от ужаса, когда я думаю о чудовищных преступлениях, которые я совершил, а сон не приносит мне облегчения, поскольку, пока я дремлю, мой ум постоянно тревожат ужасные сны о приближающейся страшной кончине!»
В пятницу, 22 апреля, Гиббс и Уонсли заплатили за свои преступления. Оба осужденных были доставлены на виселицу около двенадцати часов дня, сопровождаемые судебным исполнителем, его помощниками и двадцатью или тридцатью моряками Соединенных Штатов. Два священника проводили их до места казни, где все уже было готово. На шеи Гиббса и Уонсли набросили петли, и от их имени священники запели гимн, прося Бога о милосердии. Уонсли искренне молился, а потом присоединился к пению.
После этого Гиббс обратился к зрителям со следующими словами:
«Мои дорогие друзья,
Мои преступления отвратительны – но, хотя я буду казнен за убийство мистера Робертса, я искренне заявляю, что не виновен в нем. Это правда, что я стоял и наблюдал, как его убивают, и не протянул ему руки помощи; служители правосудия убеждены, что я виновен, но в присутствии Бога, перед которым я через несколько минут предстану, я заявляю, что не убивал его.
Я полностью и искренне исповедался во всех моих грехах перед мистером Хопсоном, и, должно быть, большинство людей, которые здесь присутствуют, уже прочитали мои признания, и если бы кто-нибудь из друзей тех людей, которых я убил или помогал убивать, присутствовали здесь, то перед Создателем я молил бы их о прощении. Это – единственное, о чем я прошу, а поскольку я надеюсь заслужить прощение ценой крови Христовой, то люди не откажут в этой просьбе мне, несчастному червю, стоящему сейчас на пороге вечности! Еще одна минута, и я перестану существовать – и если бы я мог вообразить себе, что собравшиеся здесь зрители простили меня, виселица и все, что мой глубоко уважаемый друг, судебный исполнитель этого округа, собирается со мной проделать, будут мне не страшны. Разрешите же мне на виду у всех сердечно поблагодарить этого человека за его искреннее и благородное обращение со мной во время моего заточения. Он стал для меня вторым отцом, и надеюсь, что его гуманное отношение к приговоренному к смерти будет по заслугам оценено просвещенным сообществом.
Первое преступление, которое я совершил, было пиратство, и за него я заплачу своей жизнью; никакого другого наказания больше не будет, поэтому я ничего больше не боюсь, кроме разоблачения, ибо, если другие мои преступления в миллионы раз отягчат мою вину, все будет оплачено моей смертью».
Гиббс закончил свою предсмертную речь; после него заговорил Уонсли. Он сказал, что его могут называть пиратом, разбойником и убийцей и он действительно ими был, но он надеется и верит, что Бог, с помощью Иисуса Христа, смоет с него все его преступления и не откажется от него. Мои чувства, признался он, находятся в таком смятении, что он не знает, как ему обращаться к тем, кто выше его, но он искренне признал справедливость приговора и в заключение добавил, что не имел бы надежды на прощение, если бы Спаситель не пролил за него Свою кровь. Он высказал пожелания, чтобы его печальная судьба помогла другим сойти с дороги, ведущей к гибели, и пойти по той, которая приведет их к чести и счастью в этой жизни и к бессмертной славе в том, что предстоит.
После этого он пожал руку Гиббсу, офицерам и священникам. На головы им надели колпаки, и Гиббс бросил платок, подавая сигнал палачу натянуть веревку, и через мгновение они уже висели в воздухе. Уонсли, сложивший на груди руки, умер очень быстро, почти без мучений. Гиббс умирал долго; провисев в воздухе две минуты, он поднял правую руку и почти снял с головы колпак, а затем поднес эту же руку ко рту. Он был одет в синюю куртку и брюки, а на его правой руке красовался грязно-белый якорь. На Уонсли был белый сюртук, обшитый черным, и брюки того же цвета.
После того как тела провисели в петле положенное время, их сняли и передали хирургам для вскрытия.
Гиббс был чуть ниже среднего роста, плотно сбитый и сильный. Тело Уонсли являло образец мужской красоты.
Рассказ о приключениях, пленении и казни испанских пиратов
Осенью 1832 года в Гавани для военных кораблей Гаванского порта бросил якорь корабль, построенный по типу клипера и обладавший необычайно изящными пропорциями. Его корпус был длинным и широким, что позволяло сохранять остойчивость при большой площади парусов. Он глубоко сидел в воде, благодаря чему судно не отклонялось от курса. Клипер был длинным, с низким шкафутом и высокими, наклонными мачтами, которые сужались к верхушке так сильно, что их почти не было видно. Красивый, острый, как стрела, нос и изящная, слегка скошенная корма свидетельствовали о быстроходности этого судна. Его низкие борта, которые пересекала узкая белая полоса, были выкрашены в черный цвет. Наклонные мачты клипера были отполированы до блеска, все канаты туго натянуты, словом, всем своим видом он демонстрировал, что находится под командой отличного капитана, который поддерживает на судне строжайшую дисциплину. Поднявшись на борт, человек поражался, каким обманчивым казался издалека тоннаж этого корабля. Вместо небольшого суденышка водоизмещением около девяноста тонн он обнаруживал корабль более двухсот тонн, очень широкий в поперечнике, с перекладинами небывалых размеров, которые казались легкими и элегантными. В центре судна, между фок– и грот-мачтами, стояло длинноствольное тридцатидвухфунтовое орудие на вращающейся опоре, укрепленное таким образом, чтобы в плохую погоду его можно было опускать и убирать под крышу. По обеим сторонам палубы располагались пушки более мелкого калибра.
