Cecil Forester - Мичман Хорнблауэр
– Штыки – отомкнуть! – рявкнул верховой офицер. Это были первые слова, которые Хорнблауэр понял.
Он буквально с вытаращенными глазами наблюдал последовавшие за этим церемонии. Флигельманы вышли на три шага вперед, точно марионетки на одной веревочке, обернулись к шеренге и начали задавать ритм: отсоединить штыки, зачехлить их, вернуть ружья на место. Флигельманы вернулись в шеренгу, насколько мог видеть Хорнблауэр, секунда в секунду, но старший сержант остался недоволен. По его приказу флигельманы снова вышли вперед и вернулись в строй.
– Хотел бы я видеть, как они полезли бы на ванты в штормовую ночь, – задумчиво произнес Кеннеди. – Как вы думаете, они могут завязать ноковый бензель на грот-марселе?
– Одно слово раки! – сказал мичман Брэйсгедл. Все пять рот стояли в шеренгу, разделенные сержантами с алебардами; от алебарды до алебарды солдаты располагались точно по росту, самые высокие с флангов, самые низкие – в центре каждой роты. Ни один палец, ни одна бровь не шевелились. У каждого солдата на затылке – тугая пудренная косичка.
Верховой офицер рысью проехал вдоль шеренги, туда, где ждали флотские офицеры. Лейтенант Болтон, назначенный руководить ими, выступил вперед, держа руку под козырек.
– Мои люди готовы к погрузке, – сказал армейский офицер. – Багаж последует незамедлительно.
– Есть, майор, – сказал Болтон. Армейское обращение странно прозвучало в его устах.
– Предпочтительно, чтоб вы обращались ко мне «милорд», – сказал майор.
– Есть, сэр… милорд, – отвечал выбитый из колеи Болтон.
Его сиятельство граф Эдрингтонский, командующий 43-м пехотным полубатальоном, был крепко скроенный молодой человек чуть старше двадцати лет. Он был одет в безукоризненно подогнанный мундир, обладал великолепной выправкой и восседал на превосходном скакуне, однако для своего ответственного поста казался несколько юн. Практика покупки офицерских патентов позволяла, совсем молодым людям занимать высокие посты, и армию эта система, видимо устраивала.
– Французские вспомогательные части получили приказ явиться сюда же, – продолжал лорд Эдрингтон. – Надеюсь, вы распорядились подготовить все к их погрузке?
– Да, милорд.
– Насколько я понял, ни один из этих бродяг не говорит по-английски. У вас есть офицер, который мог бы переводить?
– Да, милорд. Мистер Хорнблауэр!
– Сэр!
– Вы будете присутствовать при погрузке французских частей.
– Есть, сэр.
Опять послышались звуки военного оркестра. Немузыкальное ухо Хорнблауэра различило, что он играет чуть повыше, чем оркестр британской пехоты. Под эту музыку на боковой дороге появились французы, и Хорнблауэр поспешил им навстречу. Вот она, Королевская, Христианская и Католическая армия – по крайней мере, ее часть – батальон, собранный французскими дворянами-эмигрантами для борьбы с революцией. Во главе колонны плыл белый стяг с золотыми лилиями, за ним ехали несколько верховых офицеров. Хорнблауэр отдал честь. Один из офицеров вернул приветствие.
– Маркиз де Пюзож, бригадный генерал на службе Его Христианейшего величества Людовика XVII, – представился он по-французски. На нем была белоснежная форма и голубая лента через плечо. Спотыкаясь на французских словах, Хорнблауэр представился гардемарином Его Британского Величества Военно-Морского Флота, прикомандированным для погрузки французских войск.
– Очень хорошо, – сказал де Пюзож. – Мы готовы. Хорнблауэр оглядел ряды французов. Те стояли, кому как вздумается, и глазели по сторонам. Одеты они были хорошо, в синие мундиры, выданные, как решил он про себя, британским правительством, но портупеи уже запачкались, пуговицы облезли, оружие потускнело. Однако сражаться они, без сомнения, будут.
– Вот транспортные суда, предназначенные для ваших людей, сэр, – показал Хорнблауэр. – «София» возьмет триста, а «Дамбертон» – вот он – двести пятьдесят. Лихтеры, чтоб перевести людей, у причала.
– Приказывайте, господин де Монкутан, – обратился де Пюзож к одному из офицеров.
Поскрипывая, выползли вперед наемные повозки, груженые ранцами, и колонна рассыпалась: все бросились разбирать свои пожитки. Потребовалось некоторое время, чтоб построить людей заново, уже с ранцами, и тут же возникла новая проблема: нужно было выделить несколько человек для погрузки полкового, багажа. Те, кому выпала эта задача, с явной неохотой отдали ранцы товарищам, видимо, не надеясь получить обратно их содержимое. Хорнблауэр продолжал давать разъяснения.
– Лошадей следует отправить на «Софию», – говорил он, – Там подготовлено шесть стойл. Полковой багаж…
Он замер на полуслове, заметив на одной из повозок некий странный механизм.
– Скажите, пожалуйста, что это такое? – спросил он, не сумев побороть любопытство.
– Это, сударь, – сказал де Пюзож, – гильотина.
– Гильотина? – Хорнблауэр был немало наслышан об этом инструменте. Революционеры поставили его в Париже, и не давали ему простаивать. На гильотине был казнен сам французский король, Людовик XVI. Хорнблауэр не ожидал увидеть ее в обозе контрреволюционной армии.
– Да, – сказал де Пюзож, – мы везем ее во Францию. Я отплачу бунтовщикам их же монетой.
К счастью, Хорнблауэру не пришлось отвечать, поскольку громовой голос Болтона прервал их беседу.
– Какого черта вы там возитесь, мистер Хорнблауэр? Вы что, хотите, чтоб мы пропустили отлив? Весьма типично для военной службы, что за плохую организацию французов влетело Хорнблауэру – он уже к этому привык, и знал, что лучше не лезть с объяснениями и молча выслушать нарекания. Он вновь занялся погрузкой французов. Наконец бесконечно усталый мичман, держа в руках исписанные ведомости, доложил Болтону о том, что французы,их лошади и багаж благополучно погружены, и, вместо благодарности, получил приказ собирать пожитки и перебираться с ними на «Софию», где по-прежнему требовались услуги переводчика. Конвой быстро вышел из Плимутского залива, обошел Чляйстон и двинулся дальше: Его Величества судно «Неустанный» под брейд-вымпелом, два канонерских брига и четыре транспортных судна. Не Бог весть какая сила, чтоб опрокинуть французскую республику. Всего-навсего одиннадцать сотен пехотинцев; 43-й полу батальон и небольшой батальон французов (если можно их так назвать, учитывая, что половина из них авантюристы всех национальностей). Хотя Хорнблауэр и не решался судить о французах, лежавших рядами в темном и вонючем твиндеке и страдавших от морской болезни, он дивился, как можно ожидать чего-нибудь серьезного от столь малочисленной армии. Из своего богатого исторического чтения он знал, сколько небольших набегов совершалось на берега Франции, и в скольких войнах, и, хотя один оппозиционный государственный деятель сказал, что это «все равно, что разбивать окно гинеями», склонен был в принципе их одобрять, как один из способов ослабить силы врага – до той поры, пока сам не оказался участником такой вылазки. Так что он испытал облегчение, узнав от де Пюзожа, что это лишь часть их армии, причем меньшая часть. Де Пюзож, бледноватый от морской болезни, которую, впрочем, мужественно превозмогал, разложил в каюте на столе карты и объяснил план.
