Юрий Клименченко - Дуга большого круга
— Между прочим, Буров, — спросил Роман, — ты кают-компанию когда-нибудь моешь?
— А чего ее мыть, товарищ капитан? Все равно, мой не мой. Мазут, соляр, солидол хоть в ведра собирай.
— Так по шею зарастешь, пожалуй.
— Вы им скажите, чтобы ботинки снимали, робу чистую надевали, тогда буду мыть, а так бесполезно.
— Ладно, скажу. Тащи белье.
После усилий Бурова и Романа каюта приняла приемлемый вид. В ней стало даже уютно. Роман приказал Ваняшке позвать к нему старшего механика.
Старший механик тоже оказался молодым человеком. Тощий, с худым испитым лицом серо-зеленого цвета — видно, накануне злоупотребил спиртным — он по внешнему виду никак не подходил к должности руководителя машинной команды. На нем был засаленный ватник (Роман подумал: «Что они все в грязных ватниках? Форма, что ли, у них такая? Или другой робы нет?») и стоптанные, тоже засаленные, тапочки. Войдя в каюту, стармех представился Евгением Назаровичем Рудневым и без приглашения сел.
— Вызывали?
— Да. Хотел выяснить, как идет дело с ремонтом.
— Делаем, — неохотно ответил механик.
— Успеете окончить в срок? Иначе опять план не выполним.
— А его и так и так не выполним.
— Почему же?
— У нас то стрелы не готовы, то трюма не убраны, то в шторм попали, то рабочих нет… Потом, все тут временные.
— И вы тоже?
— И я. Что же вы думаете, я на такой лоханке всю жизнь плавать буду? Нет. Подожду еще с месяц-другой, не дадут приличного парохода — уйду на берег. Хватит.
— А на «Никеле» кто плавать будет?
— А кто хочет. Меня не интересует.
Роман неодобрительно покачал головой.
— Пока вы на судне старший механик. Поэтому я требую, чтобы ремонт закончили в срок. У вас диплом какого разряда?
— Первого, — сказал механик, снисходительно посмотрев на капитана.
— Сила! — довольно улыбнулся Роман. — С таким дипломом — машина не может работать плохо.
— Требовать, конечно, нужно, но, думаю, напрасно горячитесь, товарищ капитан. Даже если «Никель» выполнит план, в пароходстве процентов недосчитают. Одно слово — «Никель», — уныло проговорил механик, вставая. — Вас сюда за какие провинности послали? За это? — Руднев выразительно щелкнул себя по горлу.
Роману стало весело.
— Совсем за другое. Я водку не вовремя не признаю. А вас за что? За нее?
— Нет. У меня только сегодня такая рожа. Вчера переборщил. Раньше я совсем не пил. А вот тут приучился. Все пьют. Скучно жить. Вот иногда и заложишь… Послали меня сюда временно. Обещали разобраться, да вот уже больше полугода разбираются.
— А… ну, мне понятно. Вы меня извините, Евгений Назарович, что, у вас нет приличного форменного костюма? Ходите как гопник, а не стармех.
— А зачем? Меня и так знают. В нашивках в машине работать не будешь.
— Я имею в виду подвахту, обед, ужин.
Стармех пожал плечами, скучающе взглянул на Романа.
— Ведь команда на нас смотрит, — продолжал Роман. — Как мы себя поведем, так и они. Если мы будем выходить к столу как полагается…
— Да бросьте вы, товарищ капитан, — вдруг вспылил стармех. — Мы проповедей слышали много. Все надо. И пример показывать, и работать на «отлично», и нарушений не иметь… и многое другое. Вы же понятия не имеете, что это за судно и как на нем работать. Знаете, в школе иногда бывают нелюбимые ученики, он из кожи лезет, а у него все не удается, никто не поможет. Потом он плюнет на все и на самом деле становится никудышным. А воспитатель доволен. Я, мол, говорил. Вот и наш «Никель» такой. В пароходстве его, по-моему, ненавидят. Гадкий утенок.
— Почему же?
— Бог знает почему. Повелось так, что всех штрафников да таких, как я, сюда направляют. Вот и стяжал теплоход себе славу. Ремонт в последнюю очередь, снабжение в последнюю очередь, районы плавания самые паршивые, а вы форменный костюм… Какая, подумаешь, разница.
— Ладно, Евгений Назарович. Пока прошу подготовить все к выходу. И не надо так мрачно смотреть на жизнь. Все делают люди, все зависит от людей… Спокойной ночи.
Долго ворочался Роман на жесткой, еще не обжитой капитанской койке.
Послать бы все к черту. Министерство, «Никель», команду… Поехать домой, пусть себе плавает без него. Ведь надо же было придумать подобное издевательство. Бывшего начальника пароходства назначить на такое судно! Был бы еще приличный пароход, а то какая-то козявка. Судно, рейсы, команда — все под стать. Сознательно сделано. Вот тебе, мол, получай! Сам просил пароход. Не захотел ехать в Певек… Поднял хвост, а тебе по хвосту… «Никелем» командовать может любой штурман. Даже штурман малого плавания — больших знаний не требуется. Ему следовало отказаться. Могли бы уволить… Ну и дьявол с ними. Пусть увольняют. Найдет он себе работу. К рыбникам пойдет.
Роман вскочил с койки, вытащил из-под дивана чемодан, откинул крышку и вынул лежавшую под рубашками бутылку «лечебного» коньяку. Он раскрутил ее, ловко стукнул краем донышка о палубу. Пробка вылетела. Он налил себе три четверти стакана и выпил. Закуски не было. Запил водой, со злостью швырнул стакан в угол. Он звонко треснул и разбился.
«Тут Северовым недолго стать, — подумал Роман. — Ну, я не стану».
Он убрал бутылку, лег на койку. Ему стало жарко, зашумело в голове. Настроение понемногу поднималось.
Вообще «Никель» теплоход неплохой! Новый, красивый. Есть такие необихоженные телята. Худые, грязные, в репейнике, со слипшимися кусками навоза на шерсти. Вымой, вычисти, накорми такого, смотришь, он весь заблестит, не узнаешь. То же и с судном. Руки приложить, будет красавчиком. Сложнее с командой. Почему из «Никеля» сделали какой-то исправдом? Хорошо бы исправдом. Посылали бы людей на какой-то срок, а то никто не знает, долго ли ему здесь плавать.
Спал Роман неспокойно, ворочался на койке, снились ему какие-то пароходы, Багликов, а потом вдруг возник расплывчатый Северов…
2Капитан спустился в столовую ровно в половине восьмого. В это время на всех советских судах подают утренний чай и завтрак. От выпитого вчера коньяка болела голова. В кают-компании никого не было. На столе стоял закопченный алюминиевый чайник, в глубоких тарелках, похожая на замазку, с черными точками неочищенного проса, лежала пшенная каша. Нарезанный толстыми кусками сухой черный хлеб горой высился в соломенной корзинке. «Неаппетитно, прямо надо сказать», — подумал капитан, наливая себе чай. Чай был заварен вместе с кипятком и сахаром. Роман отодвинул стакан, тихо позвал:
— Зимин, пойди-ка сюда.
В камбузе загремели посудой. Поваренок высунулся из окошечка.
— Что, товарищ капитан?
— Иди, иди сюда.
Петрович, вытирая руки о фартук, предстал перед Романом.
— Слушай, Алексей Петрович, неужели тебе самому не противно разводить такую мерзость на столе? Начнем с каши. Разве нельзя ее получше сварить, каждому подать горячую, чтобы хлеб свежий был. Заварку отдельно и кипяток отдельно. Сахарницу на стол поставить. Масло чистое подать. Смотри, вся твоя грязная пятерня на нем отпечаталась, не надо Шерлоком Холмсом быть, чтобы узнать, кто его резал… За стол не хочется садиться.
Кок молчал, шмыгая носом. Потом поднял на капитана мальчишеские глаза и басом сказал:
— И так срубают. Не аристократы какие-нибудь.
— Товарищей не уважаешь и работу свою тоже…
— Да не моя работа это, товарищ капитан! Ну какой я кок? В жизни никогда не готовил. Окончил ФЗО на матроса первого класса. Диплом получил. Меня вызвали в отдел кадров и говорят: «Никель» в рейс уходит. Там кок сбежал, сходишь на один рейс». Я отказывался, говорил, что готовить не умею, потом, дурак, согласился. И застрял. Сколько раз ходил в кадры! Никто и разговаривать не хочет. Поваров нет, а на «Никель» палкой не загонишь. Я бы ушел, да жаль, хочется матросом поплавать. Самовольно уйдешь — выгонят навсегда. Презираю я камбуз, товарищ капитан.
— Вот оно что, — сочувственно проговорил Роман. — Дело поправимое. Только с этим безобразием кончать нужно, Петрович. Я тебе помогу, а ты попробуй — ненадолго — ударно-показательным коком стать. Чистоту наведи и вообще…
Петрович недоверчиво посмотрел на Романа.
— Чем вы мне поможете? Я ведь знаю, поваров нет. Заменить меня некем.
— Как это некем? А если бы ты, предположим, умер? Тогда что — «Никель» на прикол ставить?
Петрович засмеялся.
— Ну, если бы умер, тогда нашли бы.
В кают-компанию вошел пожилой моряк, кивнул капитану, уселся за стол. Он с ненавистью посмотрел на тарелки.
— Опять каша. Задавить хочешь, Петрович?
Кашу он есть не стал, налил себе чаю, принялся жевать хлеб. Роман посмотрел на часы. Они показывали пять минут девятого. По одному, все в тех же ватниках, зевая и потягиваясь, собиралась команда.
Нехотя здоровались с капитаном и молча принимались ковырять кашу. Пришли два помощника, которых Роман узнал только по фуражкам, брошенным на шахматный столик. Вчера Северов мельком представил ему второго штурмана. Старпома не было на судне. Сейчас он сел на диван по правую руку от капитана. Он выглядел усталым и невыспавшимся. Синяки лежали под глазами. На лбу — стиляжная челочка. От него пахло одеколоном. Глаза неспокойные. Руки с тонкими нервными пальцами все время в движении. Они то постукивают по столу, то катают хлебные шарики, то крутят ложку. Завтрак прошел быстро. Люди ели молча, иногда перебрасываясь ничего не значащими фразами.
