Густав Эмар - Короли океана
– Любезный мой капитан, – промолвил он наконец, сложив бумагу пополам и откладывая ее на стол, – такое гнусное преступление не может остаться безнаказанным. Правосудие должно свершиться, и я об этом позабочусь.
– Какие будут мне приказания, командир?
– Вот что следует сделать, любезный капитан. Я незамедлительно собираю у себя на борту военный трибунал, и с вашим участием.
– Моим, командир?
– Разумеется. Разве преступление было совершено не на одном из кораблей под вашим началом?
– Все так, командир.
– Возвращайтесь же немедленно к себе на борт и доставьте сюда свидетелей, подписавших отчет: их присутствие необходимо. Что же касается двух дам, им нет надобности присутствовать на прискорбном спектакле, каковой являет собой военный совет, ибо для них это было бы немилосердным испытанием. Уж лучше пусть они не узнают, что там будет происходить. Как считаете, любезный капитан?
– Полностью разделяю ваше мнение, командир.
– Замечательно. Да, и не забудьте вместе с убийцей доставить ко мне на борт и тело несчастного капитана Гишара!
– Будет сделано, командир! Не пройдет и получаса, как ждите меня обратно.
– Ступайте, капитан! А мы пока тут все подготовим.
Дрейф встал, поклонился господину де Лартигу и сразу вслед за тем покинул борт «Непоколебимого». Все было исполнено точь-в-точь, как договорились господин де Лартиг и капитан Дрейф.
Когда прославленный буканьер снова появился на палубе «Непоколебимого», внешне корабль полностью изменился. На верхней палубе выстроился вооруженный экипаж; старшие офицеры в парадных кителях, словно перед сражением, стояли на корме рядом с командиром корабля де Лартигом. Другие офицеры, из командного состава, собрались возле нактоуза компаса. Свидетели держались чуть в стороне. Граф Орас, с невозмутимым и насмешливым, хотя и несколько бледным видом, стоял у опоры грот-мачты под охраной дюжины морских пехотинцев, которыми командовал офицер. Тело капитана Гишара, покоившееся на носилках, поместили всего лишь в нескольких шагах от убийцы, на виду у всех. Господин де Лартиг вышел вперед к буканьеру; они оба молча приветствовали друг друга, после чего командир «Непоколебимого» вскинул руку. Грянули барабаны.
– Идемте, господа, – сказал командир, когда снова восстановилась тишина.
Дрейф и господин де Лартиг направились в «совещательную», а за ними, в нескольких шагах позади, последовали офицеры из командного состава корабля.
Военный совет был избран незамедлительно. В его состав вошли: командир «Непоколебимого», Дрейф, старший помощник командира корабля, один лейтенант, один гардемарин, старший вестовой, он же главный боцман, один старшина, один солдат морской пехоты и один матрос. Капитан морских пехотинцев исполнял обязанности докладчика, а судовой писарь – секретаря суда. Таким образом, всего собралось одиннадцать человек.
Для членов совета поставили длинный стол; справа от него поместили столик поменьше – для капитана-докладчика, а слева еще один – для секретаря; все три стола были покрыты зеленым сукном; на столах тут и там были расставлены чернильницы и разложены перья с бумагой. Балюстрада высотой по пояс разделяла каюту на две равные половины; рядом с балюстрадой неподвижно стояли двое часовых, вооруженных мушкетами. Члены совета вошли в «совещательную», поднялись на помост высотой около фута, на котором стояли столы, и по знаку командира корабля заняли свои места по рангу справа и слева от него.
– Господа, – проговорил командир корабля господин де Лартиг, когда все расселись по местам, – вас пригласили сюда, дабы вы исполнили свой высший долг. Вам предстоит вынести приговор по делу о подлом преступлении, и вы, убежден, с достоинством выполните возложенную на вас задачу без малейшей предвзятости, исполнившись добросердечия и беспристрастия, коих требует от вас ваша честь.
Члены совета почтительно поклонились.
– Пригласите свидетелей! – продолжал господин де Лартиг. – И откройте двери, чтобы экипаж тоже мог присутствовать при том, что будет происходить в этом помещении.
Тут поднялся капитан-докладчик.
– Простите, командир, – начал он, – но, прежде чем ваш приказ будет исполнен, мне хотелось бы кое-что высказать при закрытых дверях.
– Ваше желание противозаконно, капитан, – возразил командир. – Заседания совета, как только он утвержден, должны проходить открыто.
– Однако я надеялся, капитан, учитывая всю серьезность…
– Это невозможно, капитан, – стоял на своем господин де Лартиг. – Лейтенант, – прибавил он, обращаясь к офицеру, который с обнаженной шпагой в руке почтительно стоял при входе в «совещательную», – выполняйте мой приказ.
Офицер по-военному отдал честь.
Герцог де Ла Торре, Олоннэ и Питрианс в сопровождении трех других матросов прошли в «совещательную», проследовали за балюстраду и, приветствовав совет, сели на приготовленные для них стулья и скамьи. Половину каюты, отведенной для зрителей, тут же заполонили моряки, солдаты и офицеры из экипажа «Непоколебимого», правда, только те, кому достались свободные места. По знаку командира корабля, точно по мановению чудесного жезла, суета, учиненная частью экипажа при входе в «совещательную», тотчас сменилась глубокой тишиной.
– Капитан, – сказал тогда господин де Лартиг, – итак, мы вас слушаем.
Офицер-докладчик снова встал. Он был бледен и хмур. Ибо слишком хорошо знал своего командира, чтобы в чем-то его ослушаться, хотя и ответил на его призыв не без сожаления. Если еще мгновение назад он желал говорить, то теперь ему хотелось молчать; но медлить было невозможно – надо было решаться.
– Господа, – наконец проговорил капитан голосом, дрожащим от волнения, которое он тщетно старался подавить, – я прошу совет выслушать заявление первостепенной важности.
Члены совета приготовились внимательно выслушать докладчика.
– Вы все знаете, господа, – продолжал докладчик, – по какому поводу мы здесь собрались. Нам предстоит выполнить нелегкую задачу – осудить подлое убийство, совершенное по отношению к личности капитана Гишара, командира корабля Вест-Индской компании «Петух», человеком, находившимся в непосредственном его подчинении. С этим человеком никто из вас не знаком; никому из вас не известно, кто он; вы даже не знаете его имени. И мой долг, прежде чем виновный предстанет перед военным трибуналом, состоит в том, чтобы назвать этого человека.
– Капитан! – воскликнул господин де Лартиг.
– Простите, командир, я еще не закончил, – бесстрастно возразил капитан.
Господин де Лартиг, ничего не ответив, опустил голову.
– Господа, – продолжал докладчик, – этот человек принадлежит к древнейшему и вместе с тем одному из самых знатных французских родов. Он служил офицером в королевском флоте, но был с позором изгнан из наших рядов за постыдные пороки и поведение, не достойное дворянина и честного человека; всеми отвергнутый, отторгнутый всеобщим презрением, не зная что делать и как быть, он из сочувствия снискал себе должность старшего помощника капитана на борту «Петуха»; и зовут этого человека граф Орас де Вильномбль. Но известна ли вам главная причина, побудившая меня сделать это заявление, впрочем, еще не законченное? Так вот, суть в том, что человек этот доводится близким родственником нашему любимому и верному командиру. И с нашей стороны было бы бесчеловечно требовать, чтобы господин де Лартиг, коего все мы почитаем как родного отца за его достойный характер и безграничную доброту, председательствовал на военном совете, призванном судить его родственника, ради которого он пошел на большие жертвы, – словом, воспитал в своем доме. А посему наш долг, господа, состоит в том, чтобы всеми силами воспрепятствовать возложению столь тяжкой обязанности на нашего честного и уважаемого командира.
– Поддерживаем! Поддерживаем! – в один голос воскликнули члены совета.
Только сейчас понял Дрейф, отчего господин де Лартиг едва не потерял сознание, когда первый раз взялся читать отчет; флибустьер корил себя за то, что причинил столь мучительную боль честному офицеру, пусть и невольно: ведь он ни сном ни духом не ведал о его близком родстве с убийцей.
Когда ропот, вызванный оглашением этого необычного обстоятельства утих и снова воцарилась полная тишина, командир встал.
Господин де Лартиг был бледен, но держался твердо; на его мужественном лице не осталось ни тени былой слабости – оно сделалось совершенно каменным.
– Господа, – проговорил он с горькой улыбкой на бесцветных губах, – благодарю вас. Господин капитан-докладчик исполнил свой долг, доведя до вашего сведения факты, которые вы не знали; но я позволю себе не согласиться с вашим мнением, отвергнув легкий окольный путь, коим вы благожелательно предлагаете мне воспользоваться, призывая меня отказаться председательствовать на этом военном трибунале. Я не в силах оставить свое место. Король назначил меня командовать этим кораблем, и я обязан смириться со столь почетным бременем. Я изменил бы своему долгу, к чему вы не хотели бы меня склонить, если бы отстранился и снял с себя ответственность, коей я облечен в нынешних столь серьезных обстоятельствах. Когда я был призван исполнить долг верховного судии во имя торжества закона, постыдно попранного жалким нечестивцем, недостойным ни малейшего снисхождения, то решил – чем ближе мне виновный, тем строже должен я его судить. И долгу своему я не изменю, что бы там ни было. Пусть я послужу вам примером, ведь большинству из вас однажды будет суждено командовать кораблями, и тогда вы вспомните, что честный человек ни за что на свете, сколь бы дорого его сердцу что-то ни было, не поступится ради этого своим долгом.
