Александр Пунченок - Пассажир дальнего плавания
— А чего на них красное? — спросил Яшка.
— Краска, — ответил Борис Владимирович. — Корпус нашего парохода сначала окрашен красной краской, а сверху черной. От ударов краска сдирается и остается на льдинах.
— Чудно! — улыбнулся Яшка. — Будто кровь. Оцарапался пароход, вот и потекла кровь, как у человека.
Пароход вдруг остановился. Впереди оказалась трудная ледяная преграда; она простиралась вперед саженей на двести, а там дальше снова тянулась полынья, уже более широкая.
Капитан перевел машину на «задний ход», а затем на «средний вперед». «Большевик» возвратился немного назад и с разгона ринулся на льдину. Но льдина выдержала.
— Не пробьемся, — с тревогой сказал Яшка.
— Пройдем, — успокоил его старпом, — корпус у нас усиленный.
— К-ак это?
— Очень просто, у нашего парохода корпус потолще и покрепче обычного, вроде как бы у ледокола, но всё же слабей, чем у ледокола.
В это время «Большевик» второй раз ударил по льдине, и она треснула. Пароход пошел вперед, протискиваясь между двумя половинами ледяного поля.
— Ну, и что, — сказал Яшка, — настоящий ледокол не такой лед сломать может, это мне батя говорил. Ледокол как ударит, так только держись…
По просторной и чистой полынье пароход шел больше часа. Наконец полынья стала суживаться. Впереди вновь лежало сплошное ледяное поле.
— Яков, стоп! — скомандовал Борис Владимирович.
— Есть стоп.
Яшка бросился к телеграфу и перевел рукоятку. В этот момент справа от парохода из-за ледяного торчка вышел белый медведь. Яшка увидел его и застыл от удивления. Большой медведь, красивый. Задрав морду, он обнюхивал пароход и в упор глядел на Яшку.
— Борис Владимирович, — охнул Яшка, — медведь вон!
Старпом глянул и тихо потребовал:
— Винтовку!
— Мой медведь, — взмолился Яшка, — я его увидел, мне стрелять. В приказе так написано.
— Немедленно винтовку!
Яшка кубарем скатился с мостика и побежал в каюту Бориса Владимировича.
Пока он бегал, весть о медведе облетела пароход. Вся команда выскочила на палубу.
Яшка залез на верхний мостик и улегся на живот. От усердия он старался не дышать.
Зверь стоял под бортом, удивительно спокойно разглядывая пароход. Ноздри медведя шевелились, он вынюхивал, чем бы поживиться. И черное вздрагивающее пятно медвежьего носа оказалось очень удобной целью. Яшка подвел под него мушку. Теперь сквозь прицел медведь словно обнюхивал дуло винтовки.
Раздался выстрел. Медведь равнодушно поднял голову, поглядел на Яшку и не тронулся с места. Мало того, еще покачал головой, будто укоряя мальчика.
— В голову целься, — откуда-то снизу раздался шопот Бориса Владимировича.
Яшка прицелился еще раз, задержал дыхание и снова нажал на спусковой крючок.
Грянул второй выстрел, но медведь и на этот раз остался невредимым.
— Шляпа! — рассердился старший помощник. — Из самоварной трубы тебе стрелять. Слезай вниз, отсюда ближе.
Яшка готов был спуститься на самый лед и убить медведя кулаком — так разъярился. Но как спустишься вниз? Медведь обязательно заметит его, испугается и убежит. От волнения у Яшки зуб не попадал на зуб. И тут явилась отличная мысль: спуститься не по трапу, на виду у медведя, а прямо по стенке рубки.
Не медля Яшка протиснулся под поручни. В чем-то запутался. Он с силой дернул ногой, и вдруг что-то страшное загудело над пароходом.
Это был пароходный гудок. Яшка зацепил ногой за канатик.
В тот же миг над пароходом повисли белые клочья пара. Они вырвались из медного начищенного гудка. Всё последующее произошло очень быстро. Медведь кинулся бежать.
Снизу с палубы по нему выстрелили, но он скрылся за длинным торосом.
Яшка, словно мешок, свалился с верхнего мостика, подбежал к машинному телеграфу и решительно перекинул рукоятку на «полный вперед».
Внизу на палубе захохотали. Кто-то крикнул:
— По коням! За медведем галопом арр-рш!..
А Борис Владимирович подошел к телеграфу и перевел его обратно на «стоп».
— Мы для тебя следующий раз медведя на мостик приведем, — строго сказал он. — Почему промазал?
Яшка молчал.
— Я тебя спрашиваю, как ты стрелял, покажи оружие.
Борис Владимирович повертел винтовку в разные стороны, долго и пристально осматривал прицел и, наконец, сунул его Яшке под нос.
— Полюбуйся, снайпер, прицел-то у тебя на две тысячи метров поставлен, а до медведя было рукой подать.
Но мальчику теперь было всё равно.
— Марш на занятия, — приказал Борис Владимирович.
Пристыженный и опозоренный, Яшка побрел в столовую, там он забрался в самый дальний угол и уселся у теплой батареи парового отопления. Какой позор! Ему было стыдно перед старшим помощником, перед всеми стыдно. Лучше он остался бы в том поселке, в проливе.
Занятие вел боцман. Он объяснял, как надо прицеливаться.
Яшка зажмурил глаза, и вдруг ему отчетливо представился черный медвежий нос, вздрагивающие ноздри…
Боцман говорил:
— Мушка должна быть ровной, потом нужно щекой прижаться к прикладу и задержать дыхание. Кто первый хочет прицеливаться?
Яшка открыл глаза и сказал:
— Я!
Глава девятнадцатая
Яшкины учителя. — Первый шторм. — Осколки битой посуды. — Производственное совещание. — Капитан знает всё.
Очень скоро лед и пустынное море всем надоели, хотя моряки привыкли к однообразию.
Для того, чтобы узнать, что такое настоящее однообразие, надо пересечь Тихий океан на пароходе, у которого скорость 10–11 узлов[38]. Двадцать пять суток пути! Двадцать пять раз день сменяется ночью, а кругом вода, вода и ничего больше. Проходит неделя, две, горизонт чист, и не видно на нем даже дымка.
Не потому ли моряки, возвратясь домой, так интересно рассказывают о заморских странах? Когда долго пробудешь в море да натоскуешься без земли, тогда тебе на первом попавшемся берегу самые обыкновенные вещи покажутся диковинными.
«Большевик» шел Карским морем третьи сутки. Тяжелые льды не встречались.
В эти дни мало кто выходил на палубу. Любоваться там было нечем. Жизнь протекала во внутренних помещениях: в каютах, в столовой, в кают-компании. Свободные от вахт люди занимались: изучали историю партии, международное положение, технику и посвящали много времени общеобразовательным предметам.
Случись постороннему человеку побывать на «Большевике» в один из таких дней, наверное, он подумал бы, что попал в какое-то пловучее учебное заведение. Да, в эти дни ничего чрезвычайного не происходило, и жизнь была похожа на береговую.
