Титаник и всё связанное с ним. Компиляция. Книги 1-17 (СИ) - Касслер Клайв

Давиду стало ясно, что контрабасист просто сумасшедший. Испуганный, не зная, что делать, он наблюдал, как Петроний у него на глазах все больше и больше входит в раж. Новая волна слов подхватила его.

— И покрытый шеллаком! — кричал Петроний. — Да! Это и есть teatro di marionette! Нас дергают за ниточки, и мы говорим чужими голосами! Е chi conduce i fili? [77] Кто дергает за ниточки? Chi parla? [78] Кто… кто говорит? Ты когда-нибудь думал об этом? — с торжеством спросил он.

Шум разбудил Джейсона. Он выпрямился в кресле и быстро сообразил, что происходит. С каменным лицом он прервал контрабасиста:

— Петроний! Хватит нести чушь! Я хочу спать. И Давид тоже. Он наверняка устал. Поговоришь с ним в другой раз. А сейчас замолчи.

Петроний сразу успокоился и стал разглядывать свои пальцы. Они слегка дрожали, и он прижал ладони друг к другу. Он не отрывал от них глаз, казалось, в нем продолжают бурлить слова, но не смеют прорваться наружу, у него лишь слегка шевелились губы. Давиду стало жалко его. Он взглянул на капельмейстера.

— Поспи, — дружески посоветовал ему Джейсон. — Днем нам уже играть. Со временем ты привыкнешь. А сейчас поспи.

Давид послушно устроился в кресле и закрыл глаза. У него было только одно желание: заснуть, исчезнуть из этого тесного купе, от этих неприятных людей, которые неожиданно стали его коллегами… И в нем снова возник тот же вопрос: что я здесь делаю?

Вскоре он уже спал.

В купе стало тихо. Петроний, сложив руки, молча сидел в своем углу. Спот, как сфинкс, застыл у окна. Давид и Джейсон спали.

Теперь, когда город остался позади, за окном посветлело. Мимо скользил приятный южноанглийский пейзаж. Они ехали по Уинчестеру. Чистый и легкий апрельский свет залил все небо. В городе они его не замечали. Но теперь он будет сопровождать их до конца пути.

Вот и он! Давид увидел его из окна вагона, пока поезд медленно шел по территории порта.

Там он и стоял, подобный огромному бело-черному сказочному существу — пришвартованный к причалу огнедышащий дракон. Пассажиры и груз поднимались на борт. По палубам торопливо сновали люди, издали похожие на насекомых, ползающих по большому телу судна. Лучи утреннего солнца сверкали и искрились на стекле и металле.

Увидев судно из окна поезда, Давид понял, что было бы преувеличением считать, будто он плавал на пароходе, имея в виду паром между Кале и Дувром. Тот паром нельзя было назвать даже жалким челном по сравнению с этим морским змеем, готовым пуститься в плавание по мировому океану.

В окне вагона мелькнула большая округлая корма и надпись желтыми буквами, сверкавшими на черном фоне:

Это имя как нельзя лучше подходило судну. При виде его могучих форм, кранов, мачт, лебедок и четырех высоких желтых труб у Давида закружилась голова. Судно отличала какая-то изящная, божественная законченность, заставившая Давида невольно подумать о музыке, о Бахе, о живом потоке звуков, бегущих, растущих и сливающихся в великое целое.

Спутники Давида тоже не без любопытства смотрели на новый корабль. Но они на своем веку повидали уже много кораблей. И потому вскоре их внимание переключилось на багаж и футляры с инструментами.

Поезд остановился. Музыканты вышли на перрон, из соседнего купе к ним присоединились трое других. Вокруг царил хаос и сумятица, музыканты с трудом протолкались через здание вокзала и вышли на причал. Там они отделились от потока пассажиров и направились к корме, к трапу для команды.

Вблизи впечатление органичной цельности разбивалось отдельными стальными листами, которыми был обшит корпус судна. Каждый лист был размером с двух крупных мужчин и каждый крепился множеством больших тяжелых заклепок. Скользя вдоль борта судна, взгляд терялся в бесконечности этих листов, которые, соединенные вместе, и были самим судном.

Давиду почудилось, что к Баху присоединился и Вагнер. «Валькирия» и «Гибель богов». Это был самый большой в мире океанский пароход. Над тремя из его четырех труб поднимался черно-серый дым и, подхваченный западным ветром, плыл над портом.

Семеро музыкантов поднялись по трапу. На борту Джейсон предъявил их документы и список краснолицему человеку в форме, и по бесконечным коридорам и трапам их повели вниз, в чрево парохода. Здесь все пахло новым — новой краской, новым маслом. Кое-где еще не хватало ламп, в коридорах толклись пассажиры и члены команды, еще не привыкшие ориентироваться в этом лабиринте. Черные кочегары, белые камбузные юнги. Эмигранты с выводками детей; обрывки слов и восклицаний; английский, немецкий, шведский, гаэльский.

Раз или два они сбились с пути и им пришлось возвращаться, наконец краснолицый хлопнул себя по лбу и воскликнул:

— Ну наконец-то! Черт подери, здесь так трудно ориентироваться! — Под белой фуражкой лицо у него было пунцовое, он вытер вспотевший лоб. Наверное, с раннего утра он проделал уже много миль по этим коридорам и трапам.

— Моя фамилия Макэлрой, — представился он, возясь со связкой ключей. — Я директор-распорядитель рейса на этой барже, хе-хе… — Последнее было сказано не без гордости.

Он открыл какую-то дверь.

— Вот ваша каюта, — сказал он музыкантам. — Она расположена рядом с камбузом.

Каюта была неуютная и пустая. У переборок стояли четыре двухэтажные койки, в торце каюты — небольшой стол и несколько стульев. Над столом в стене был маленький иллюминатор, через него в каюту робко заглядывал дневной свет.

— Здесь еще немного пахнет краской, — сказал распорядитель рейса. — За этой дверью помещение для ваших инструментов, умывальник в конце коридора слева. Есть вопросы?

— Как я понимаю, мы должны играть уже сегодня за ленчем? — спросил Джейсон.

— Первый класс сядет за стол, как только мы пройдем Замок Кэлшот, вы начнете играть в салоне на палубе «D» до того, как пассажиры рассядутся. У вас там место возле рояля. — Он на мгновение задумался. — Чтобы подняться на палубу «D», вам надо пройти по длинному коридору до двери с правой стороны, на которой будет написано «Трапы». Эта дверь только для команды. Войдете в нее. И попадете на трап для пассажиров первого класса. По нему вы подниметесь на палубу и попадете в салон. Пожалуйста, старайтесь держаться там поскромнее. И всегда все вместе. Договорились?

— Конечно, конечно, — успокоил его Джейсон.

— Потом я объясню вам, как попасть в зимний сад. Там вы будете играть утром и во время чая. Если у вас возникнут трудности, обращайтесь ко мне или к кому-нибудь из команды. Я имею в виду матросов, то есть настоящую команду. Есть вы будете вместе с ней.

— Превосходно, — сказал Джейсон.

— А теперь мне пора. Меня ждут дела. — С этими словами распорядитель рейса поспешно покинул каюту. В дверях он задержался. — И прошу вас, ведите себя как порядочные люди. Никакого спиртного, договорились? И не бегайте за девушками.

— Мы и есть порядочные люди, — заверил его Джейсон.

— Мне приходилось плавать с музыкантами.

— На нас вы можете положиться, как на собственных чад, сэр.

— Я опасался, что вы скажете что-нибудь в этом роде.

Дверь за распорядителем рейса закрылась.

— Симпатичный человек, — мрачно сказал Спот. Он уже занял нижнюю койку и сидел на ней, держа на коленях шляпу и глядя на всех с выражением пресыщенной скуки. Музыканты решили практические вопросы, Джейсон и Алекс распаковали свои вещи, Давид вежливо поздоровался с двумя музыкантами, которые ехали в другом купе, Джимом и Жоржем. Джим был статный мужчина, он все время улыбался и назвал Давида спутником по плаванию; Жорж был более сдержан, от него так разило туалетной водой, что ее запах заглушил запах краски, стоявший в каюте.

Петроний, весь сжавшись, по-стариковски сидел на своем футляре с контрабасом, футляр казался слишком большим рядом с маленьким Петронием.