Александр Чернобровкин - Морской лорд. Том 1
По моим прикидкам от Уиррэла до Ирландии напрямую миль сто. Я решил не соваться к Дублину, где можно нарваться на большой корабль и превратиться из охотника в жертву. Прошвырнемся севернее, посмотрим, что там творится. Если не повезет, спустимся южнее.
Пообедали и поужинали вареной треской. На ночь спустили паруса и бросили в воду плавучий якорь. Это треугольная деревянная рама с сачком из кожи. Одна из сторон рамы утяжелена грузом, чтобы погружалась в воду. К раме привязан трос длиной метров двадцать. Ее бросают в море, а трос крепят на баке к бушприту. Погрузившись в воду, рама набирает в сачок воду и тормозит перемещение судна, удерживая нос против ветра. Дрейф, конечно, будет, зато судно всегда носом к ветру и волне. Оставив на палубе вахтенного, экипаж отправился спать в трюме. Я лег в кормовой части, где было узко, с трудом поместился там один. Подстелил под себя одеяло и накрылся пледом. Все равно было жестко и холодно. Ребята легли по несколько человек в ряд, тесно прижавшись друг к другу. Сразу под люком расположились двое подвахтенных. Мои матросы привыкли охранять деревню. Ночь делили на три части. Время пересменки определяли по звездам. Если звезды были не видны, то полагались на внутренние часы. В итоге третья вахта оказывалась самой продолжительной, но стоять ее приходилось всем по очереди, так что никто не роптал.
Я долго не мог заснуть. Думал, может, действительно заняться торговлей? Но в двенадцатом веке купцы в Англии не в почете. Это тебе не Византия. Здесь купцов грабил всякий, кто имел силу, поскольку закон ее не имел. Следовательно, надо самому стать силой и жить по своим законам.
Под утро я задубел, поэтому с радостью встал, когда вахтенный крикнул «Подъем!». На палубе сделал зарядку, размялся. Потом умылся морской водой, зачерпнутой кожаным коническим ведром на лине, изготовленным Фион. Она, как положено жене лорда, теперь занимается только рукоделием. По крайней мере, в моем присутствии. Подозреваю, что сейчас опять взялась за старое. От дурных привычек трудно отвыкать. Позавтракали копченой треской. Потом я подал пример, как пользоваться гальюном. Рассказал им еще вчера, как это делали на парусных судах, но пока никто не решался быть первым, терпели. Надо сесть с подветренного борта на две короткие доски, прикрепленные к бушприту с обеих его сторон, и сделать дело. Потом вытягиваешь трос, один конец которого привязан к бушприту, а другой опущен в воду сантиметров на двадцать, до узла. После узла он расплетен на тонкие каболки, имеет вид мочалки. Берешься за узел, используешь мокрую мочалку, как туалетную бумагу, бросаешь ее в воду, чтобы очистилась, и уступаешь место другому. Самое интригующее в этом процессе – что сидишь лицом к зрителям и можешь наблюдать их реакцию на свои действия. Я помню, как мне было непривычно первое время пользоваться туалетом в мореходке. В роте было всего четыре разделенных стенками, но открытых спереди толчка – отверстия в полу – на сто двадцать человек, и утром к каждому выстраивалась очередь, которая торопила, комментировала, советовала, подкалывала, издевалась. Через несколько дней перестал обращать на них внимание, сосредоточившись только на себе и своем здоровье. Мои матросы и вообще понятие не имели о закрывающихся туалетных кабинках, только никогда не пробовали делать это на покачивающемся судне. Вслед за мной попробовали. И даже посмеялись, когда высокая волна подмывала неудачнику не только задницу, но и другие части тела.
Выбрав плавучий якорь и подняв паруса, пошли дальше. Ветер не поменялся, но принес дождь, мелкий и противный. Матросы опять гребли, а я рулил. Они быстро согрелись, а я, закутанный в плед и одеяло, замерз. Время от времени закреплял руль, вставал и разминался под улыбками команды, которая использовала пледы только для защиты от дождя.
Ирландский берег увидели к вечеру. Был он в этом месте холмистый и поросший лесом, очень густым. Вскоре ирландцы не хуже англичан поиздеваются над своим островом. Уже в двадцатом веке он будет голым, превратиться в огромное поле для гольфа. Я направил шлюп в бухточку. Прилив подгонял нас к берегу. Матросы налегли на весла, и мы с разгона выскочили на мель. С кормы бросили якорь – большой камень на тросе. По сходне, которая в рейсе лежала на крышке трюма, спустились со шлюпа. Глубина возле носа было чуть выше колена. Трос, закрепленный к концу бушприта, отнесли на берег, где привязали к вколоченному в землю колу. Уже начинало темнеть, но успели набрать хвороста и разжечь костер. Увидеть огонь костров можно было только с моря, а там мы никого не встретили за два дня плавания. Поужинали вяленым мясом и завалились спать. На берегу было немного теплее. Благодаря кострам, наверное. Вахтенные поддерживали огонь всю ночь.
16
Утром обследовали местность, нашли ручей. Я загнал одно человека на дерево, чтобы следил за морем, остальным приказал наполнить бочки водой и заготовить хвороста на всю ночь, а сам с Умфрой пошел обследовать местность. Лес был не таким густым, каким казался с моря. Мы поднялись на вершину холма, и я сказал Умфре, чтобы залез на сосну и осмотрел округу. Он отдал мне свой лук и пояс с мечом и ножом, быстро вскарабкался почти до верхушки дерева. Юноша повертел головой, а потом уставился в одну точку.
– Что ты там увидел? – спросил я.
– Вроде бы дорога, – ответил он.
– Далеко? – спросил я.
– Не очень, – ответил Умфра, слезая с дерева.
«Не очень» оказалось не меньше трех километров. Действительно, там была грунтовая дорога. Судя по высокой траве между колеями, пользовались ей не очень часто. Дублин был налево, поэтому мы пошли направо. Передвигались по самому краю дороги, чтобы сразу спрятаться в лесу, но никто не попадался нам навстречу. На обочине росла земляника, и я несколько раз останавливался, чтобы нарвать ее. Умфра воспринимал это, как причуду. За земляникой не стоило плыть так далеко, ее и дома хватает. Опять пошел дождь. Мне стало грустно, появилось огромное желание плюнуть на всё и вернуться на шлюп, а потом и домой.
Умфра, видимо, почувствовал мое настроение, потому что посмотрел на меня с тревогой.
– Ничего страшного, – успокоил его. – Родные места вспомнил, грусть накатила.
Километра через два мы заметили, что слева от дороги начинается луг. Пошли туда по лесу. Луг был большой. На нем паслось сотни четыре овец под наблюдением троих пастухов, вооруженных копьями, и трех собак, мастью и статью похожих на колли, но с более короткой шерстью. От нас до отары было метров двести. Собаки пока не учуяли чужих, потому что ветер дул в нашу сторону. С трех сторон луг обступал лес. Мои односельчане тоже сейчас гоняют овец на лесные поляны, потому что возле деревни трава вся объедена.
