Жюль Верн - Братья Кип
— Эбура… Эбура…
— Это слово значит «птица» на языке жителей Новой Ирландии, — сказал капитан.
Мистер Джибсон не ошибся: дикарь держал в правой руке птицу, которая, без сомнения, была достойна занять почетное место в орнитологической[98] коллекции. Вскоре все могли рассмотреть королевскую райскую птицу с красным и бархатисто-коричневым оперением, оранжевой головкой и черным пятнышком в уголке глаза. По ее зобу проходили две полоски — одна коричневая, другая зеленоватая с металлическим отливом, туловище было ослепительно белым. Такие птицы гнездятся лишь в этих местах, но туземцам никогда не удавалось найти их гнезда.
— Черт возьми, — воскликнул Хаукинс, — я вовсе не возражал бы против райской птицы, о которых так часто рассказывал мне Джибсон!
— Это очень просто, — сказал Питер Кип, — наверняка туземец хочет обменять ее на что-нибудь.
— Пусть поднимется, — сказал капитан.
Матрос спустил веревочный трап, пирога причалила, и дикарь ловко вспрыгнул на палубу, повторяя: «Эбура… Эбура». Его товарищ остался в лодке и внимательно смотрел на бриг, не отвечая на знаки, которые подавали ему матросы.
Абориген, поднявшийся на палубу, оказался типичным представителем племени папуасов, живущих на побережье: среднего роста, приземистый, крепкий, широконосый, толстогубый, с грубыми чертами лица и грязно-желтым цветом кожи; на жестковатом лице можно было заметить следы ума и хитрости. По мнению капитана, на их судно пожаловал сам вождь племени. Перед ними стоял человек лет пятидесяти, в кожаной набедренной повязке и накинутом на плечи плаще из древесной коры.
Так как Хаукинс не мог скрыть своего восхищения при виде птицы, туземец в первую очередь обратился к нему. Он вертел ею над головой, показывая свою добычу со всех сторон. А мистер Хаукинс, который уже решил приобрести этот прекрасный экземпляр, думал, что бы предложить ему взамен. Папуас, размышлял он, скорее всего останется равнодушным к деньгам, назначения которых наверняка не знает. Но тот быстро вывел коммерсанта из затруднения, широко раскрыв рот и повторяя: «Вобба… Вобба!» Джибсон перевел это слово как «Пить! Пить!» и велел принести с камбуза бутылку виски.
Вождь взял бутылку, убедился, что она наполнена белесой жидкостью, которую он отлично знал, и, не откупоривая, сунул ее под мышку. Потом прошелся по палубе, внимательно оглядывая не столько корабль, сколько матросов, пассажиров и капитана. Казалось, он считает, сколько человек на борту. Это сразу заметил Карл Кип и поделился наблюдением с братом. Тем временем Нату Джибсону пришло на ум сфотографировать туземца для своей коллекции, куда он хотел поместить настоящего папуаса.
— Хорошая мысль, — одобрил Хаукинс, — но как заставить этого дьявола не шевелиться?
— Попробуем, — ответил Нат.
Он взял туземца за руку и повел его на корму, но тот, не понимая, чего от него хотят, стал сопротивляться.
— Ассаи, — сказал Нат, что означало «идти» на языке папуасов, и вождь пошел к рубке.
Потом Нат принес аппарат, установил его на треножнике и стал наводить фокус, но вождь, очевидно, желая показать себя во всем блеске, начал так мотать головой и руками, что фотографировать было невозможно. К счастью, когда он увидел, что Нат скрылся под черным покрывалом, то настолько удивился, что мгновенно замер. Этого мгновения оказалось достаточно для фотографии, и скоро вождь, зажав бутылку под мышкой, отправился к веревочному трапу.
Однако, проходя мимо рубки, дверь которой была открыта, он вошел в нее и внимательно осмотрел. Когда туземец вновь появился на палубе, взгляд его остановился на пушке, назначение которой, как видно, ему было известно, ибо он закричал:
— Мера… Мера! — что значит на языке папуасов «молния», «огонь».
В этот момент взгляд его сверкнул, но тут же погас, и лицо его вновь приняло то бесстрастное выражение, которое так свойственно представителям этой расы. Затем вождь подошел к веревочному трапу, перемахнул через борт, спустился в пирогу и, кинув последний взгляд на бриг, схватился за весла. Его товарищ взял вторую пару весел, и лодка, ловко маневрируя, вскоре скрылась за поворотом острова Д'Антркасто.
— Заметили ли вы, как внимательно он осматривал корабль? — спросил Карл Кип.
— Это меня очень удивило, — ответил Хаукинс.
— Очевидно, ему было небезразлично, какими силами располагает бриг, — высказал предположение капитан.
Между тем на море установился полный штиль, и последние морщинки исчезли с его поверхности. Капитан Джибсон принял решение зачалить бриг цепью в пятьдесят сажень у острова и ждать, когда поднимется юго-западный ветер. Флиг Балт одобрил идею капитана, и не случайно. «Ночь будет дождливой и безветренной, — накануне говорил ему Мод, — если судно причалит к берегу, возможно, Хаукинс, голландцы и Нат Джибсон пойдут спать в каюты. Тогда на палубе останутся только капитан и вахтенные. Может быть, это последняя возможность избавиться от Джибсона…»
Но в дело вмешался Карл Кип:
— Я на вашем месте не делал бы этого, капитан, места здесь опасные, можно в любой момент ожидать нападения туземцев… В этом случае лучше не тратить время на снятие якоря и поднятие парусов, а сразу уходить, воспользовавшись хоть самым малым ветерком.
Капитан согласился и, к неудовольствию Флига Балта, приказал не убирать на ночь паруса; бриг остался на расстоянии двух-трех миль от острова Д'Антркасто.
Дождь, который начался в пять часов вечера, оказался недолгим. Глухие раскаты грома и вспышки молнии предвещали грозу. Температура поднялась до девяноста градусов по Фаренгейту,[99] и никто не ушел в каюты. Даже матросы, свободные от вахты, расположились на палубе.
Боцмана и Вэна Мода вновь постигла неудача.
Тем временем капитан распорядился внимательно следить за любым приближающимся предметом. Вахтенные были выставлены и на корме и на носу, ибо, что бы ни говорил мистер Хаукинс, все же Карл Кип считал, что туземец хотел не столько обменять на что-нибудь свою птицу, сколько выведать силы экипажа и боевую оснащенность судна.
Пока обсуждали мнение Карла Кипа, разговор незаметно перешел на другие темы и постепенно прекратился сам собой. Тент свернули, чтобы легче было дышать, и глубокая тишина воцарилась вокруг. Наступила непроглядная ночь. Ни огонька на острове, который в этот час казался необитаемым. Сон смежил веки самых упорных, когда вдруг раздался голос Джима.
— Пироги, пироги! — кричал юнга.
В мгновение все были на ногах — капитан, пассажиры, экипаж. В кромешной тьме ничего нельзя было увидеть. Может быть, Джиму показалось? Капитан приказал всем замереть, и в полной тишине они услышали плеск весел. На этот звук один из матросов направил свет фонаря — и все увидели множество пирог в тридцати футах от корабля. Если бы не бдительность юнги, туземцы внезапно бы атаковали бриг, который не успел бы подготовиться к обороне.
