Бьёрн Ларссон - Долговязый Джон Сильвер: Правдивая и захватывающая повесть о моём вольном житье-бытье как джентльмена удачи и врага человечества
— Ночью? — удивился я.
— Чистые руки иногда тоже хотят спрятаться в тень, — ответил незнакомец, и все трое рассмеялись.
Я впал в забытье и продрал глаза лишь на следующее утро, когда обнаружил, что лежу в постели, на соломенном тюфяке и простынях грубого холста, а рядом даже потрескивает огонь, который согревает моё закоченевшее, изболевшееся тело. Мне никогда не докучали воспоминания, и уж тем более я не жил ими, но, возвращаясь мыслями к прошлому, я, помимо ноги, чаще всего припоминаю именно этот миг. Обмануть смерть, вырвав из её когтей лакомый кусок в виде меня, — о таком райском блаженстве можно было только мечтать.
Блаженство дополнялось и тем, что, протерев зенки, я увидел перед собой приятное гладкое женское личико. Молча улыбнувшись, женщина вышла из комнаты, и в дверях навстречу ей упали солнечные лучи, которые, просветив белую полотняную кофточку и длинную юбку, обозначили мне контуры её тела. Чуть погодя она вернулась с едой и питьём, а следом за ней появился человек, спасший мне жизнь (как иначе назвать то, что он сделал для меня?).
— Спасибо, — растресканными губами проговорил я.
Незнакомец лишь покачал головой, словно отклоняя благодарность, и справился о моём самочувствии. Я честно сказал, что главное — я жив, всё остальное несущественно.
— Меня зовут Данн, — сказал он. — Это моя дочь Элайза, а находишься ты в посёлке Лейзи-Коув, под Кинсейлом.
Кивнув, я хотел было тоже представиться, но вспомнил, как говорил капитану Уилкинсону, что беру командование его судном на себя! Значит, я, стыдно признаться, бунтовщик, а на виселицу попадают и за куда меньшие провинности.
— Ты можешь гостить у нас столько, сколько захочешь или сколько тебе будет нужно, — прибавил Данн.
— Я расплачусь, — ответил я и потянулся к поясу.
На месте его не оказалось.
— Пояс под кроватью, — объяснил хозяин. — Вернее, всё, что осталось от него и его содержимого, когда мы выудили тебя из воды.
— В нём я хранил всё, что осталось от моего папаши, — с облегчением вздохнул я. — Похоже, контрабандное наследство. И ещё капитал, заработанный потом и кровью за десять лет на «Леди Марии».
— Происхождение твоих денег меня не интересует, — сказал Данн. — Если ты настаиваешь, можешь подкинуть шиллинг-другой за еду. И давай закончим разговор об этом.
Закончим так закончим, мне было только лучше, потому что я не находил слов. Меня приняли в дом на том лишь основании, что я лежал при смерти и не мог выкарабкаться без посторонней помощи. Конечно, мои хозяева видели оставшуюся у меня наличность, но, насколько я понял, они вовсе не ради выгоды тряслись надо мной и вообще обращались по-человечески.
— На «Леди Марии»? Она, кажется, возит табак из Чарльстона? — уточнил Данн.
— Возила, — сказал я. — Вчера она затонула возле Олд-Хеда, с командой и всем прочим. Похоже, выжил один я. Меня выбросило за борт, перед тем как она наткнулась на риф и раскололась пополам.
— Мы подозревали, что случилась беда. Сегодня из Песчаной бухты вышло много рыбацких судов. Вчера слишком штормило, даже для нас, которые хорошо знают здешнее море. Просто не припомню так внезапно налетевшего и такого свирепого урагана. Тебе повезло, что вы успели обогнуть мыс Олд-Хед. Наверное, благодаря этому спасся и кто-нибудь из твоих товарищей.
— Мы не успели обогнуть его, — тихо проговорил я. — Нас понесло на скалы в заливе Уэст-Хоулопеп.
— Что-что? Как же ты очутился у Косы Висельника?
Я закрыл глаза и снова представил себя в горном туннеле, по которому меня несёт, словно обломок кораблекрушения, а сзади чуть слышно доносятся предсмертные крики команды. Потом, к своему ужасу, я увидел внутренним взором малыша Керуэна и услышал его вопль. Что делает у меня в голове он? Ведь по всем правилам он должен был умереть. Умереть, прежде чем сумел разобраться, стоит ли жить.
— От рыбаков есть новости? — спросил я.
— Не знаю. Мы тут живём на отшибе. За новостями и продуктами надо вести судно в Кинсейл. Сегодня вечером я как раз собирался туда. Всё разузнаю и завтра вернусь.
— Я пойду с тобой.
— Тебе разумнее будет побыть здесь, — покачал головой Данн. — Дать отдых душе и телу.
Я согласился, поскольку всё ещё чувствовал себя разбитым и не в своей тарелке. Но время тянулось невыносимо медленно. Мои силы подпитывала лишь Элайза, её высвеченный солнцем силуэт, когда она ходила и выходила из дверей. Она заглядывала спросить, не нужно ли чего, поправить сбившееся одеяло. Её заботливые руки побрили и вымыли меня. Наши взгляды встречались и тут же отводились в сторону. По мере приближения вечера я всё больше приходил в растерянность и смятение. Я приписывал это своим заблуждениям в отношении женщин: откуда мне было знать, что некоторые из них могут поставить человека вроде меня на колени, причём не ради их обращённой ко мне задницы?
С наступлением сумерек Элайза снова вошла и подсела к кровати. Она молча взяла мою руку и держала её в своих ладонях, пока совсем не смутила меня. Я лежал не шевелясь, напряжённо, точно проглотив аршин.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила она.
— Лучше, — отвечал я. — Намного лучше.
— Тебе повезло. Если б на тебя не наткнулся мой отец, ты бы погиб. Наверное, тебя вело к нам провидение. Ты должен благодарить Бога за то, что остался в живых.
— С чего это он помог именно мне и не пошевелил пальцем, чтобы спасти других? Нет, я предпочитаю благодарить самого себя и норфолкского индейца, у которого я выучился плавать. И твоего отца, который подобрал меня. И тебя, которая ухаживает за мной.
— Может, так было задумано: чтобы ты попал сюда.
— Что ты имеешь в виду?
Вместо ответа она впилась в меня взглядом не хуже пиявицы. Вот ещё напасть, подумал я, только что человеку подарили новую жизнь, ему бы радоваться и не знать хлопот… А меня смущает, можно сказать, сбивает с панталыку какая-то баба. Разве так я собирался жить, когда «Леди Мария» доберётся до гавани?
— Давно в море? — не сводя с меня соблазняющего взора, спросила Элайза.
Я прикинул.
— Месяца четыре.
— И всё это время без женщины?
— Да, — выдавил из себя я.
— А сейчас хочешь?
Возможно, я кивнул, но, если по правде, я точно помню, я совсем ополоумел, потому что тут Элайза скинула платье, забралась под одеяло и прижалась ко мне. Все мои мысли улетучились, и Джон Сильвер, чёрт бы его подрал, перестал существовать, во всяком случае, в том виде, к которому привык и в котором хотел бы оставаться.
Когда я снова очнулся, лежащая рядом Элайза кокетливо и довольно улыбалась.
