Юрий Рытхэу - Остров надежды
Он сложил написанное в папку и, оглядевшись, чтобы ничего не забыть, вышел из палатки.
Несколько эскимосов, приглашенных на прощальное торжество, уже ждали на катере, и среди них Иерок. По этому случаю он, как и все остальные, надел на себя все самое лучшее: расшитые бисером короткие летние торбаза, штаны из пестрого камуса, плотно облегающие ноги, тонкую пыжиковую кухлянку, а поверх нее — камлейку из белой бязи, наскоро сшитую Нанехак.
— Здравствуй, Иерок, — поздоровался с ним капитан. — Хорошо устроились?
— Мы хорошо устроились, — степенно ответил Иерок. — Надеемся хорошо перезимовать.
Катер приближался к темной громаде «Ставрополя», и с парохода берег сегодня выглядел так, словно на нем уже долгие годы жили люди. Темные конусы яранг, вставшие на галечной косе, были увенчаны столбиками синего дыма, дым шел и из выведенной на крышу первой трубы над главным домом нового поселка.
Противоречивые чувства теснились в голове Ушакова. Первое — мысль о том, что он последний раз плывет к пароходу, к единственному средству сообщения с большим миром, со страной. Завтра утром его в бухте уже не будет… С другой стороны — думалось о том, что с уходом корабля и начнется настоящая работа, когда надо будет полагаться только на себя и ждать помощи неоткуда, во всяком случае до следующего лета. И то нельзя быть уверенным, что в следующем году повторится такая же благоприятная ледовая обстановка.
Самым большим упущением Ушаков считал то, что у него практически не будет никакой связи с материком, ибо рация, которую намеревались установить на острове, оказалась нежизнеспособной. Все старания приехавшего радиста и радистов со «Ставрополя» оживить ее были тщетными.
А так все остальное вроде бы пока складывалось удачно.
Начиналось самое главное, ради чего были затрачены немалые средства, сняты с насиженного места эскимосы, — освоение северной территории республики, ее арктических пределов.
Гости прошли в кают-компанию, где уже стояли празднично накрытые столы. Эскимосы испуганно жались в углу. Ушаков подошел к ним и весело сказал:
— Не бойтесь! Вы здесь такие же хозяева, как и все остальные! Проходите к столу, садитесь! Ты, Иерок, иди к нам с капитаном.
Иерок осторожно двинулся вслед за Ушаковым, держась за его рукав.
— Ты-то что робеешь? — с укоризной сказал ему Ушаков.
— Умилык, мы немного пугаемся потому, что еще не было случая, когда белый человек приглашал на торжественную трапезу эскимоса. Если кто-то из нас и оказывался вдруг в такое время вблизи, то нас или изгоняли бранным словом, или, если были в эту минуту добры, кидали нам объедки.
— Те времена кончились! — строго и уверенно произнес Ушаков. — В нашем советском обществе нет деления на белых и цветных. Все равны. И во власти, и в еде. Садись сюда!
Иерок осторожно взгромоздился на высокий для него стул, оглядел разложенные перед ним тарелки с закусками, хрустальные бокалы и тяжело вздохнул.
— Смелее, Иерок! — подбодрил его капитан Миловзоров. — Бери вилку и нож!
— Нет уж, — отказался тот, — я буду есть своим ножом.
Он вытащил из висящих на поясе кожаных ножен остро отточенный охотничий нож с узким лезвием и положил рядом с тарелкой.
Первую речь произнес капитан Миловзоров, пожелав новым островитянам счастливой зимовки, хорошей погоды, а на следующий год такой же благоприятной ледовой обстановки, как в этом.
Потом пришел черед выступить Ушакову.
Он налил в бокал Иерока красное вино, положил на его тарелку несколько вареных картофелин, кусок жареной моржовой печенки, взял в руки свой наполненный таким же красным вином бокал и встал.
— Дорогие друзья, — начал он, — мы с вами прощаемся у берегов острова Врангеля, у той земли, которая начинает новую историю. Мы обещаем, что всегда будем высоко держать красное знамя Великого Октября. Вот со мной рядом сидит человек, представитель народа, который первым освоил эти, считавшиеся среди так называемого цивилизованного мира бесплодными и непригодными для жизни, берега. Какая у них была жизнь, в этом вы могли убедиться сами, когда видели их нищие хижины в бухте Провидения. Вы, может, не знаете еще одного обстоятельства: эти люди в течение многих лет, представляете себе — многих лет! — находились на грани гибели от голодной смерти, ибо зверя выбили хищники-промысловики из Америки, Японии и других стран. А здесь им голод не грозит. Но это еще не все. Только что Иерок сказал мне, что еще никто из его сородичей не сидел вот так, по-дружески, за одним столом с белым человеком, как они нас называют. Наша обязанность, обязанность советских людей, вернуть этим северным народам не только веру в жизнь, но и человеческое достоинство. Для этого у нас есть все условия. И прежде всего то, что на острове Врангеля никакой другой власти, кроме советской, никогда не было! И другого постоянного поселения, кроме советского, — тоже не было. Все попытки иностранных держав прибрать наш, русский, остров к рукам оказались тщетными Остров наш, русский, советский, и мне хочется провозгласить свой тост за будущее советского острова Врангеля!
Все дружно встали и сдвинули бокалы. Иероку, видно, звон бокалов доставил большее удовольствие, нежели содержимое, и он шепнул Ушакову:
— Сладким может быть чай, но не такой напиток…
— Что делать? — тихо ответил Ушаков. — Мы в гостях. Что дают, то и пьем.
Остальные эскимосы начали было есть вилками, но вскоре отказались от этого — им никак не удавалось удержать нанизанную на железную острогу еду и не ронять ее. Стали есть руками или же, следуя примеру своего умилыка, охотничьими ножами.
С моряками у эскимосов отношения были прекрасные, они вместе дружно работали, понимая друг друга с полуслова, но здесь, в нарядной кают-компании, Иерок снова почувствовал, что их, местных жителей, и жителей большого железного корабля все еще разделяет многое. Вроде бы все они теперь одинаково смотрят на жизнь, но разные многолетние привычки, обычаи и даже вот этот способ еды — отчуждают, как бы расставляют их по своим местам, закрепленным пространством прожитого.
«Пространство прожитого» — так определял Иерок то, что называлось историей, историческим отрезком — еще надо пройти, чтобы сравняться с современной цивилизацией. Так думал Ушаков, исподволь наблюдая за Иероком и его земляками, чувствуя вместе с ними неловкость, застенчивость и едва скрываемое желание поскорее закончить трапезу и вернуться на берег.
— А нельзя ли получить чаю? — тихо спросил Иерок. Ушаков передал просьбу эскимоса одетому в высокий белый колпак и белую куртку корабельному коку. Вскоре на столе появился большой чайник с крепко заваренным черным кирпичным чаем, любимым напитком Иерока.
