Петр Северов - Воля к жизни
Обогнув Норвегию и погрузив на Мурмане, в Екатерининской гавани, уголь и дополнительное снаряжение, шхуна прибыла к проливу Югорский Шар. Здесь оказалось несколько пароходов: их капитаны терпеливо ожидали, пока течения и ветры разгонят сгрудившиеся в Карском море льды.
Брусилов не пожелал ожидать. Моряки гидрографических судов с удивлением смотрели вслед уносившейся шхуне: она летела навстречу сплошному, надвигавшемуся барьеру льдов.
Огибая огромные ледяные поля, проскальзывая по разводьям, «Св. Анна» кое-как пробилась к Байдарацкой губе. Экипажу это стоило огромных усилий. Но дальнейший путь на север был отрезан: льды закрывали шхуну неодолимым заслоном, только вдоль берега ещё чернела извилистая полоска свободной воды. Брусилов приказал продвигаться на север этой узкой полоской.
В середине октября 1912 года льды почти вплотную придвинулись к берегу, и Брусилов увидел, что вырваться из этой ловушки невозможно. Вблизи Ямала судно вмёрзло в огромную льдину. Пролив Югорский Шар отсюда недалеко. Если бы ещё можно было возвратиться! Но шхуна прочно сидела во льду, и команда начала готовиться к зимовке.
Матросы уже собирали на берегу плавник для топлива и готовили имевшийся на шхуне лес для постройки дома, когда Альбанов заметил, что судно изменяет своё местоположение: едва уловимо оно поворачивалось носовой частью к берегу. Льдина, в которую вмёрзла шхуна, двигалась, и с каждым часом это движение становилось все более заметным. Пришлось остановить начатые приготовления к зимовке на берегу и готовиться к зимовке в дрейфующих льдах, медленно уходящих на север.
Что-то переменилось в характере Георгия Львовича в течение тех томительных недель, когда, окружённая льдами, «Св. Анна» неудержимо неслась к полюсу. Все чаще покрикивал он на матросов, делал резкие выговоры повару, и даже единственная женщина на корабле, — сестра милосердия, — трудолюбивая, заботливая Ерминия Александровна Жданко нередко выслушивала от него незаслуженные упрёки.
Альбанову по долгу службы приходилось чаще других встречаться с командиром. Видя, что Брусилов в чем-то неправ, он всегда находил возможности, чтобы указать на ошибку. Теперь, однако, Брусилов не выносил ни дружеского совета, ни, тем более, замечания. Он задыхался, слушая Альбанова, стискивал кулаки и, казалось, готов был броситься на штурмана. Это была болезнь перенапряжённых нервов. Её порождало ожидание неизвестного, скука и тоска мертвенной ледяной пустыни, медленно уносившей корабль в неизвестность.
А потом подкралась цинга, и командир свалился одним из первых. Днём он обычно спал, а ночью бредил. Это был странный бред: ни сестра милосердия, ни Альбанов не могли уловить мгновения, когда обрывалась у него логическая мысль. Беседуя о текущих делах, он неожиданно спрашивал с интересом:
— А сколько мы убили китов? Ну как же не убили! Ведь мы их продали в устье Енисея!..
Весь покрытый снегом и льдом, похожий на причудливый айсберг, мёртвый корабль уносился на север, и по ночам на его оледенелой палубе было слышно, как хохочет в своей каюте обезумевший капитан.
В ту страшную зиму 1912—1913 годов его спасли от смерти только великое терпение и преданность команды. При лечении цинги очень важно, чтобы человек возможно больше двигался. А Брусилов при малейшем движении испытывал мучительную боль. Его поднимали на простыне, раскачивали, кутали в меховую одежду, бережно выносили на воздух. Он проклинал матросов, сестру милосердия, Альбанова и грозился рано или поздно отомстить. Люди молча слушали эти угрозы и проклятья и терпеливо продолжали своё доброе, мучительное дело. Они катали его на салазках у корабля, кормили свежей, с трудом добытой медвежатиной. Постепенно командир стал поправляться, однако не всем это обещало радость.
Шесть месяцев напряжённой борьбы с цингой наложили на характер Брусилова неизгладимый отпечаток. Угрюмый, ещё более раздражительный, он постоянно искал ссоры то с боцманом, то с матросами, то с Альбановым. Но штурман и сам был болен. Слишком много пережил он за зиму. Нервы изменяли ему все чаще, и это, казалось, могло привести к беде. Он обратился к Брусилову с просьбой освободить его от обязанностей штурмана: при таких отношениях с командиром он больше не мог служить.
— Что же вы хотите? — негромко, с одышкой спросил Брусилов. — Перейти на положение пассажира?
— Пусть будет так, — сказал Альбанов. — Это, надеюсь, ненадолго.
— Я начинаю готовиться ко второй зимовке, а вы говорите «ненадолго»! Вы забываете, что я все время сокращаю паёк для команды. Чем же мне кормить пассажиров?
Альбанов чувствовал, как тяжелеет сердце и нервная дрожь трясёт его щеки, губы, веки, как бесчисленными уколами игл распространяется она по рукам. Все же он сдержал себя и ответил спокойно:
— Этот пассажир на многое не претендует. Кроме того, он имеет некоторый заработок, причитающийся ему с владельца «Св. Анны». Сейчас мы приближаемся к широте южных островов Земли Франца-Иосифа. При первой возможности я попытаюсь перебраться на один из этих островов.
Брусилов спросил уже с интересом:
— И вы пойдёте один?
— Да, я решусь идти даже один, — сказал Альбанов. — Но учитывая нехватку продовольствия на шхуне, думаю, что для вас было бы немалым облегчением, если бы экипаж сократился на несколько человек. В самом деле, Георгий Львович, ведь, снаряжая экспедицию, вы не рассчитывали больше, чем на одну зимовку. А уже сейчас ясно, что вторая зимовка неизбежна. Мы продолжаем двигаться на север. Можно ли с уверенностью сказать, что нам не предстоит и третья зимовка? А это означало бы голодную смерть.
Брусилову не терпелось закончить разговор; он не мог возразить Альбанову, и это опять порождало в нем острую неприязнь к штурману.
— Вы можете вызвать охотников. Если найдутся желающие идти вместе с вами, я не возражаю. Даже половина экипажа может уйти, я смогу вести судно с оставшимися. Что же касается вас, штурман, то вы можете считать себя отстранённым от службы…
Альбанов поклонился, и голос его прозвучал искренно:
— Благодарю!..
Лишь через несколько дней команде стало известно, что помощник командира собирается уйти с корабля по льдам на Землю Франца-Иосифа.
Штурман никому не рассказывал о своих планах, опасаясь, что Георгий Львович может подумать, будто он сманивает людей. Но 10 января 1914 года, когда Альбанов начал готовиться в путь, в его решимости уже никто не сомневался, и не было здесь человека, который не задумался бы над своей дальнейшей судьбой. Самый северный остров Земли Франца-Иосифа — остров Рудольфа уже остался далеко на юго-западе, а шхуна попрежнему плыла в неизведанные дали таинственной дорогой льдов.
