Борис Сандрацкий - Пиратская история
Островитяне молча выжидали, что будет дальше. Успеть бы только ноги унести, да поскорее. Но раза два или три свинцовую оплеуху от фрис-чедцев получали испанские военные галионы. Этих пальбой было не напугать. В ответ они обстреливали остров, пытались высадить десант. Но прорваться в горловину никто из них так и не смог. А от десантных шлюпок оставались только щепки. И галионы, постреляв еще — наугад, для острастки, потешив свое израненное самолюбие, уходили прочь.
Испанским губернаторам, должно быть, не раз докладывали о странном острове. Но это ничего не меняло. Губернаторы не хуже моряков знали, что пиратских поселений в здешних местах хоть отбавляй. Куда ни плюнь — попадешь в разбойника. К тому же карательные экспедиции испанцев редко заканчивались успехом. Пираты дрались отчаянно и предпочитали погибнуть в бою, чем оказаться повешенным на рее. Хорошо еще, если сразу с петлей на шее, а не вниз головой, эта смерть была особенно мучительной,
Но если даже удавалось выкурить их с какого-нибудь островка, то ненадолго. Вскоре пираты возвращались, лихо высаживались на берег, уничтожали оставленный тут малочисленный испанский гарнизон, и все начиналось заново. Так что игра явно не стоила свеч.
Намного удобнее было уничтожать одиночные пиратские корабли в открытом море. Испанцы охотно устраивали погоню за ними и делали это умело.
Что же касается Фрис-Чеда, то, кроме десантников с галионов, сюда пытались проникнуть пираты из других карибских поселений. Так было в первые годы существования этого города. Позже чужаки сюда уже не совались, старались обходить таинственный остров, что называется, десятой дорогой. Гиблое место, говорили они. И, поеживаясь и сплевывая, добавляли: дьявольское гнездышко!
Лучше было, перекрестившись, проплыть мимо, чем почти наверняка стать трупом.
Поговаривали, что на этом острове обитают черти, которые пожирают мясо погибших моряков. Некоторые утверждали, что тут поселились беглые немые каторжники, немые — потому что у них отрезаны языки.
Но все это было ерундой.
На острове жили обыкновенные люди. Но в отличие от большинства карибских пиратов, которые, несмотря ни на что, считали себя набожными людьми, фрис-чедцы не верили ни в Бога, ни в дьявола.
У них были свои законы, и они их соблюдали — решительно и твердо.
3
Даже старожилы Фрис-Чеда не могли сказать с точностью, когда именно появилось это название — в какой день, в каком году.
Осталась только легенда, которая гласила следующее.
В тот год, когда была открыта Вест-Индия, как в ту пору именовали Америку, одного из матросов колумбовской флотилии высадили на необитаемые остров — в наказание. За то, что он дал по уху личному повару капитана.
Характер у матроса был горячий. Под стать Карибскому солнцу. Сходя на берег, матрос во всеуслышание пообещал, что никогда больше не вернется в Испанию.
— Это уж точно! — прокричал в ответ капитан. — Если сам не подохнешь, то тебя все равно индейцы сожрут!
— Не сожрут! — огрызнулся матрос. — Остров-то необитаемый, откуда тут взяться индейцам!
Заодно он разозлился и на Всевышнего — за то, что тот допустил такую несправедливость.
Если есть Бог, рассуждал матрос, то куда же он смотрит? А если Бога нет, то, спрашивается, на кой в пего верить? Матрос был уверен в своей невиновности. Потревоженное ухо капитанского кока в обмен на безлюдье посреди океана — разве это честно?
Матрос любил поболтать, сыпануть в разговоре крепкими словцами. И потому, оставшись в одиночестве, откровенно заскучал, Чтобы не свихнуться, занялся делом: построил хижину и стал охотиться на зеленых черепах, их мясо оказалось весьма вкусным. Вместо хлеба ел поджаренные в золе клубни батата. Черепашье мясо закусывал черными грушами-кайемитами. Ловил рыбу самодельными снастями. Днем, сытно поев, спал в хижине, а по ночам, чтоб не донимали москиты, бодрствовал у костра.
Сколько это продолжалось — год, два или три, легенда не уточняла. Мимо острова никто не проплывал. Хоть бы одно индейское корыто показалось на горизонте, с тоской думал матрос. Сожрут — и ладно, невелика беда, зато перед смертью людей увижу.
Он вслушивался в ночные крики птиц и размышлял о своей прежней — среди людей — жизни. Еще в детстве отец отдал его, крестьянского мальчишку, в услужение городскому оружейнику. Матрос вспоминал, как удрал от оружейника, который лупил его за всякую провинность, в порт, как стал юнгой на барке, как неистово молился, прося Бога сделать его богатым человеком. Ничего Бог ему не дал. Ничего, кроме скотской, вонючей, бессмысленной жизни, когда тебя тешит только одна радость: напиться в ближайшей таверне на берегу. А теперь — и вовсе: ни людей, ни таверн. Один.
Хотел стать богатым — не стал. Молил Бога — тот не услышал. Бог, видать, не слышит тех, кому деньги нужны. Только и знает, что давать еще больше золота тем, у кого оно и без того есть. Правильно люди говорят: деньги липнут к деньгам… Выходит, все это обман: про Божью доброту и про самого Бога, пожалуй, тоже. Нет Бога. Нет. И не было никогда! Не было! Не было!
Матрос скрежетал зубами, выл, как одинокий волк. Все, все было обманом! Нательный крестик… рвануть его и вместе с цепочкой — в воду! Так и сделал, Вздохнул: то ли с болью, то ли с облегчением, сам не понял.
Когда одиночество надоело матросу так, что терпеть дальше было уже невмоготу, он связал плот и поплыл в море, куда глаза глядят.
Лучше сдохнуть в открытом море, там вольней, чем на острове, решил он. Все же я — матрос…
Теперь ему было на все наплевать. Плот дрейфовал, остров давно исчез из виду. Матрос лег на спину и смотрел в вечереющее небо до тех пор, пока не уснул.
На рассвете проснулся от холода, протер глаза. И вдруг увидел перед своим носом ружейное дуло, а затем и человека, который держал в руках аркебузу.
— Ты кто? — спросил он.
— А ты — кто? — с изумленной радостью воскликнул матрос.
Он так давно не видел людей, что тут же забыл про наставленную на него аркебузу.
Это была веселенькая встреча посреди моря!.. Фрис, так звали незнакомца, оказался таким же бедолагой, что и колумбовский матрос. Его тоже с, садили с судна, и тоже на необитаемый остров, а за что — Фрис! даже не захотел объяснять, только бросил вскользь: «Что поделаешь, не люблю быть рабом, слишком, видно, люблю свободу». Напоследок капитан сжалился над ним — велел оставить Фрису старую аркебузу и кое-какой провиант.
— А мне — только соль и кремень, — сказал колумбовский матрос. — Тебе повезло,
— Как ты зарос, парень, — заметил Фрис. — Издали я принял тебя за дикаря… Ну и терпение у тебя — столько лет прожил в одиночестве! А твои лохмотья — о, такие не у всякого босяка увидишь, куски тряпок, а не одежда…
