Юрий Рытхэу - Остров надежды
Порой у берегов Чукотки появлялись русские сторожевые суда. Но что они могли сделать с целыми эскадрами хищников на маленьких легких суденышках, способных заходить в мелководные лагуны и устья тундровых речек, впадающих в море?
Да и сами эскимосы, казалось, потеряли разум от обилия новых вещей, которых хотелось все больше и больше. В соседнем Уназике местный богач Ухкахтак купил сначала деревянный вельбот, а потом и настоящую паровую шхуну.
Правда, в Урилыке богатых не было. Все здешние люди одинаково бедствовали, и если у кого и было лишнее ружье, так не от избытка, а скорее от нерасторопности и неспособности разбираться в таких вещах, как разнокалиберность нарезного оружия.
Иерок в этом селении был человеком видным и почитался за главного. Да, у него было больше опыта, больше мудрости и сноровки. Он не только умел камлать, он в точности знал, когда нужно выходить в море, чтобы настигнуть проходящее моржовое стадо, он знал, как легче и быстрее загарпунить кита, как даже в самый сильный мороз добыть на льду нерпу, и, самое главное, он владел мореходной байдарой с большим брезентовым парусом.
Он хранил в своей памяти сведения о многих вещах и явлениях, окружающих жизнь морского охотника. Это были приметы, по которым можно предсказать изменение погоды, направление ветра, время прихода моржовых стад. Он знал, как лечить людские недуги, болезни собак. Но больше всего Иерок преуспел в строительстве мореходной байдары, в плавании под парусами и веслами в бесчисленных бухтах и проливах между островами Аракамчечен, Секлюк, фиордами, разрезающими скалистый выступ в южной части Чукотского полуострова. Он умел строить теплое и надежное жилище с помощью тонкого тундрового дерна, китовых костей и моржовой кожи.
Еще лет пятнадцать назад его искусство нарезать тонкие ремни из сквашенной нерпичьей и лахтачьей кожи ценилось так высоко, что даже самые богатые оленеводы, кочевавшие на водоразделе полуострова, специально приезжали в Урилык, чтобы заказать умельцу ремень, пригодный для гибкого и легкого чаата.[3]
Многое знал и умел Иерок, к
роме одного: он не знал, как приманить пугливого зверя к родным берегам, как заново населить моржами опустевшие лежбища, как внушить белому человеку, что бездумное и хищническое истребление морского зверя грозит голодом и смертью исконным жителям этого края.
Самому-то белому что! Он не ест моржового мяса. Лишь изредка может полакомиться моржовой или нерпичьей печенью… Правда, этого не скажешь о русском зяте Иерока Старцеве, женатом на старшей дочери Таслехак. Но тот был человек ленивый, и даже свои, русские, презирали его.
Старцев появился в бухте Провидения несколько лет назад. Пришел он сюда с американского берега, где, как говорили, искал денежный желтый металл. Пробовал он мыть золото и здесь, в окрестных ручьях, но и на этот раз ничего не нашел. Старцев женился на Таслехак и жил теперь с женой и двумя детьми в отдельной яранге, но в основном кормился у тестя. Таслехак — еще одна неутихающая душевная боль Иерока.
Из привозных лакомств Иероку доводилось пробовать сахар, сгущенное молоко и патоку. Случалось брать на кончик языка даже шоколад и конфеты в цветастых обертках, но вкус у них был такой странно-летучий, что о нем невозможно рассказать словами.
Что же ждет эскимосского охотника в будущем? Есть ли хоть какие-нибудь надежды?
Надежды оставались лишь в древних сказаниях, из которых в последние годы все чаще вспоминалось предание о волшебном острове, затерянном в лабиринте ледяных гор где-то в направлении северного ветра. Но что это? Сказка или быль? Как узнать истину в причудливом разноцветий вымысла и фантазии? Ведь древнее предание, кочуя от одного рассказчика к другому, обрастает все новыми и новыми подробностями и часто весьма отличается от первоисточника.
Вокруг бухты Провидения были населенные острова. Это прежде всего Аракамчечен, на котором царствовал великий чукотский шаман Аккр, полновластный хозяин этой оторвавшейся от материка земли. На Аракамчечене каким-то чудом сохранилось единственное теперь на побережье моржовое лежбище… И оно принадлежит Аккру.
Другой остров, лежащий прямо на восходе летнего солнца, назывался Сивукак, так издревле жили соплеменники Иерока. Ничего особенного и волшебного не было на том низком, болотистом куске арктической тундры, если не считать, что море вокруг острова освобождалось ото льда рано, еще в морозное время года, и открывало поля для охоты на моржа и тюленя. Важным было и то, что мимо западного берега Сивукака пролегали пути китовых стад, идущих к Берингову проливу…
Были в окрестностях Урилыка еще два крохотных острова в самом проливе — Иналик и Имаклик, — но о них не могло быть и речи, ибо более нищих и голодных эскимосов, чем там, не сыскать.
Получалось, что сказочного, волшебного острова надежды на самом деле вроде бы не существовало, он жил лишь в преданиях и вымыслах, как утешение, как несбыточная мечта…
Иерок еще раз глянул на отороченную белым прибоем Эстихетскую косу и медленно побрел в селение, спускаясь по едва заметной тропе меж кочек, поросших чахлой травой с ярко-желтыми цветами полярного мака, пучками голубых незабудок и белых, как перо с груди кайры, цветов морошки.
Оставалось перейти по обмываемым стремительным потоком валунам речку, как Иерок увидел входящий в бухту пароход.
Судя по всему, это было русское судно. Иерок догадался об этом по тому, как на американской шхуне поспешно начали выбирать якорь и от заведенной машины в воздух поднялось синее облачко моторного дыма. Шхуна развернулась носом к створу бухты и ходко пошла, оставляя за собой на гладкой поверхности воды пенный след и синий дымок.
С русского судна послышался низкий, протяжный гудок, отразившийся от окрестных сопок и поднявший птиц на небольших базарах по обе стороны створа.
Иерок поспешил к своей яранге, стоявшей на небольшой косе, отделяющей мелководную лагуну от бухты. Навстречу ему вышел будущий зять Апар, быстроногий юноша из ближнего оленеводческого стойбища, отрабатывающий, согласно обычаю, будущую жену, младшую дочь Нанехак, и сказал:
— Уходит американец!
— Наторговал чего-нибудь? — строго спросил его Иерок.
Апар исполнял еще и обязанности торгового посредника, ибо мог вполне сносно говорить по-американски и по-русски.
— Пять фунтов сахару, двадцатифунтовый мешок муки… Да дурной веселящей воды две бутылки…
— Почему мало взял? — недовольно проворчал Иерок и ощутил вдруг сильное желание приложиться сейчас к бутылке. Он знал: если выпить, то все мрачные мысли развеются, как комары на студеном морском ветру.
