Борис Сандрацкий - Пиратская история
— Рад познакомиться. Если вы…
— Чему радуешься-то? — перебил его Фил.
— Знакомству.
— А-а, — Фил недоуменно хмыкнул. — Ну, продолжай…
— Если вы позволите, пусть мое имя останется при мне. Можете называть меня просто монахом. Но, однако, если вы настаиваете, я могу и…
— Нет, не настаиваю. Это твое дело. Когда-то, много лет назад, в нашем городе, жил один человек, его звали Чед. Но своего настоящего имени он так и не назвал. Здесь это никого не удивляет… Ты, монах, я вижу, смышленый человек. Растолкуй мне, будь добр, что там у вас творится, в вашей Европе. До нас, через пленных, доходят разные слухи.
— О чем?
— Так, насчет ваших тамошних предводителей… В Ватикане, говорят, сущий бордель. Святоши своих же травят ядом, это правда? Одному папе римскому подсунули пилюлю с ядом, другому, третьему… Это правда? — повторил Фил.
— Ходят слухи, — подтвердил монах, на его лице появилась горькая улыбка.
— Что они там не поделили? Власть? Деньги?
— Несчастные люди. Я им сочувствую.
— Кому? Тем, кто был отравлен?
— Да. И тем, кто отравил их, тоже.
— Какой ты, однако, добряк, — Фил усмехнулся. — Но ты же подчиняешься этим, из Ватикана. Боишься их?
— Не боюсь. Но я их люблю и сочувствую им.
— Да? Любопытно, — Фил оживился, — Не понимаю, как это можно любить и тех, и этих? Всех, значит, уважаешь?
— Любить друг друга должны все. А уважать — это когда есть за что, это надо заслужить.
— Может, и так, — задумчиво произнес Фил. — Но — любовь! Я не говорю про любовь между мужчинами и женщинами. Я — про любовь вообще, между всеми людьми. Ты же про нее говорил?
— Именно про нее… Любовь дана каждому, от рождения и до смерти. Любовь к ближнему. Она всегда есть в человеческой душе. Но не все пользуются этим дарованным им счастьем.
— Кто же его даровал?
— Господь.
— Ну, начались сказки, — Фил сердито засопел. — Господь… Мы его называем небесным дураком, да будет тебе это известно! Дураком, которого никогда не было и нет.
— Я соболезную вашему горю.
— Горю?
— Да. Я так думаю. Но Господь не в обиде на вас.
— Тоже, как и ты, сочувствует нам?
— Да, конечно.
— Значит, мы, по-твоему, тоже несчастные?
— Увы!
— А ты — счастливый?
— Я об этом не думал.
— А кто вообще в этом мире счастливый, по-твоему?
— Тот, кто любит.
— Кого любит? — заорал Фил, не вытерпев. — Ближнего — так ты сказал? А кто он, этот ближний? Если это отец, то я, значит, счастливый человек! Я люблю отца! И значит, все люди счастливы, если брать по-твоему! Потому «что у каждого есть отец, или мать и отец, или… кто там еще… бабушка, скажем, или сын, дочь, жена, друг! Но почему же я так мало встречал в океане счастливых людей? Почему? Ты мне объясни, кто он, этот твой ближний?
— Каждый человек, — ответил монах.
— Туманишь!
Фил уже сам не рад был, что затеял этот разговор. Монах, который поначалу, чисто по-людски, так понравился Филу своим умением держаться, теперь уже смущал его своей непреклонной уверенностью. Теперь Филу, наоборот, уже не терпелось поскорее поставить его на колени! Но не силой, а только правдивыми словами, точными, как выстрелы, бьющие наповал.
— Любовь к ближнему! — зло произнес Фил. — Вот она, стало быть, какая необъятная!.. Но где же она, эта любовь, у испанцев, которые истово веруют в твоего, монах, Господа, но заодно перестреляли и перевешали уже почти всех карибских индейцев? Из какого кармана должны достать испанцы эту твою всеобщую любовь, чтобы не дуреть от золота?
— Из того же кармана, что и вы, Фил!
— В моем кармане — только гребень, которым я расчесываю волосы. А в потайном кармане куртки — стилет, про который я никогда не забываю. И больше в моих карманах ничего нет. Но я люблю своего отца, который меня воспитал, и люблю всех людей, которые живут в этом городе, на этом острове. Эту любовь мне не надо ниоткуда доставать. А все прочие люди мне без разницы!.. К слову, монах: что это твой Господь до сих пор не торопится наказывать нас за наши… как это по-вашему… грехи? Мы же убиваем, разбойничаем. Но — живем и не тужим.
— Но Господь никого не наказывает.
— Хм… Какой у тебя голос спокойный… Но ты объясни мне, зачем же он нужен, этот Господь, если он все терпит и ни мычит ни телится!
— Чтобы любить нас и печалиться о нас.
— И все?
— Но разве этого мало?
— А инквизиторов он тоже любит и тоже печалится о них?
— Да.
— Но они же действуют от его имени!..
— В этом их огромный грех перед Господом. Когда-нибудь им придется за это ответить.
— Чем? Смертью?
— Умирает тело, душа остается, ей и нести за все ответ.
— Где? На небе, конечно же, да?
Фил ткнул пальцем вверх, усмехнулся. Вспомнил, кок часто кричали пленники, перед тем, как пираты их убивали: «Вы за все ответите на небесах!» Сколько раз он слышал эти слова…
— Это как Господу будет угодно, — ответил монах. — Он один знает — где.
— Если твой Господь так добр к людям, как ты говоришь, почему же он позволяет людям делать оружие и стрелять друг в друга?
— Это люди сами придумали. Господь их этому не учил.
— Что, и святош-инквизиторов люди сами придумали? На свою же голову?
— Да. Те, кого вы, адмирал, называете святошами, это обыкновенные люди. И, как все люди, они бывают разными: одни — благородны, другие — подлецы, третьи — равнодушно трусливы…
— Получается, что сами же люди во всем и виноваты? А чему же учит твой Господь?
— Любви. Добру. Милосердию. Он дает людям жизнь, а дальше они должны сами показать, на что способны. Человеческая жизнь, с самого ее начала, подобна юному путнику, который стоит на развилке дорог, Сам выбирай, куда идти.
— Ну и куда же, монах, посоветуешь идти юному путнику?
— А это он сам должен выбрать. Хочешь жить честно — иди вперед, по прямой дороге, никуда не сворачивай и ничего не бойся. И всегда благодари Господа за все тяготы, которые встретятся тебе на пути. Прямая дорога — самая простая и самая тяжелая, но она самая прекрасная, ибо она ведет к Господу. На этой дороге ты никого не убьешь, не ограбишь, не обманешь.
— Да-да, — Фил засмеялся. — Только не забудь взять с собой нож, пистолет и побольше этаких свинцовых штуковин под названием пули. Иначе: ты-то никого, зато тебя и грабанут, и облапошат, и укокошат. Славная дорожка, ничего не скажешь. Иди и пой, и жди, певчая птичка, пока из тебя сварганят рагу!..
— Это уж как Господу будет угодно, — возразил монах. — Господь сам знает, сколько времени он дал каждому человеку на земной путь. Это точный срок, от первого мига до последнего, и этот срок нельзя ни убавить, ни продлить. От людей туг ничего не зависит. Земная жизнь — это всего лишь испытание для души, не более.
