Андре Савиньон - Золотое дно
Я помню, что как раз в этот момент кто-то над моим ухом заметил: «Да, брат, это тебе не битая посуда». Я поднял глаза, и улыбка, вызванная этой шуткой, так и застыла на моих губах. Матросы тесной толпой окружили сундук, и мне показалось, что я не узнаю этих людей, так изменились вдруг их лица. Я никогда не представлял себе, что жажда золота может в одно мгновение наложить на нашу жалкую человеческую физиономию такую жесткую печать. Все темные страсти, все дурные мысли и инстинкты, которые мы скрываем нередко от самих себя, всплыли вдруг на поверхность, точно по мановению волшебного жезла.
Менгам свирепо отогнал их от ящика, ибо Корсен давал уже новый сигнал. Мне же хозяин сунул в руки рычаг и молоток.
— Ну, малыш! Вскрой-ка мне его, — сказал он.
Я быстро справился с этим делом, несмотря на три замка, каждый толщиной с кулак, которыми был заперт сундук. Сбив молотком кольца, я пустил в ход рычаг, и проржавевшие запоры быстро поддались. Раздался треск, крышка отскочила, и поток золота хлынул оттуда на мои руки и доски палубы. Маленькие иностранные монетки, блестящие и звонкие, покатились одна за другой, наполняя душу каким-то неведомым восторгом.
Мне показалось, что я грежу, и я снова и снова погружал свои дрожащие руки в эту переливающуюся, искрящуюся груду. За время своего недолгого пребывания на «Бешеном» я пришел к убеждению, что все толки о ящиках с бриллиантами и сундуках с золотом, погребенных под водой, лишь детские сказки, не больше. Да и Корсен порядком сбил меня с толку своими рассказами. Ведь он спускался в своей жизни бесконечное количество раз, обшарил больше двухсот затонувших кораблей и никогда не находил на них ничего ценного. Да, решительно ничего, кроме воды, тины, морских трав и этих таинственных существ, которые в испуге уносятся прочь перед факелом водолаза.
А теперь Менгам торопливо наполнял золотом уже второй мешок… Солнце склонялось к западу, но об отдыхе не было и речи. Море понемногу возвращало нам свою добычу. Вот над водой заколебалась человеческая фигура; женское тело, белое и нежное, словно застывшее в смерти, заалело под поцелуями заката.
Мне часто случалось видеть и прежде грубо высеченные, наивно раскрашенные статуи, изображения Нептуна или времен года, воинственных божеств или муз, которыми украшают обычно носы купеческих кораблей. Видел я и после этого в музеях фигуры, снятые со старинных французских фрегатов. Но ни одна из них не могла сравниться с той, которая вынырнула теперь из морской пучины. Необычайный реализм этой скульптуры и белизна мрамора придавали ей жуткое сходство с прекрасным мертвым женским телом. Ее руки, грудь и ноги были украшены золотыми и серебряными кольцами, браслетами и ожерельями, изумительные волосы, с которых струилась вода, падали волнами на плечи, глаза из выцветшей эмали смотрели на нас загадочным взором. Но больше всего поразила нас ее улыбка; когда мы увидели ее, нам сразу стало как-то не по себе.
Ее положили на палубу среди груды морских трав, и с этой минуты мы все точно помешались. Я не могу определить другими словами то состояние, которое охватило нас. Это не был бурный подъем, а, напротив, нечто упорное и жестокое, вроде непримиримой ненависти или ревности друг к другу. Все мы то и дело бросали на нее жадные взгляды и при этом украдкой следили за товарищами налитыми кровью, полными недоверия глазами.
Несколько человек так и застыли в немом восхищении перед красавицей, вырванной из объятий моря, но здоровые кулаки Менгама и крестного быстро привели их в чувство. Экипаж снова взялся за работу. С большим трудом мы подняли тяжелый бочонок. Он вдруг лопнул в воздухе, и золотой дождь полился на палубу «Бешеного». Несколько матросов тотчас же бросились поднимать монеты, другие старались наступать ногами на дукаты, соверены, дублоны и пистоли, катившиеся во всех направлениях, а некоторые забылись до того, что открыто стали набивать себе карманы. Но Менгам и Прижан были слишком взволнованны и озабочены, чтобы обращать внимание на такие мелочи. Из воды продолжали выплывать все новые и новые остатки кораблекрушения: обломки корпуса, части обвеса, металлические плиты, все это обросшее раковинами, оплетенное густой сетью морских трав и тины.
Так мы трудились, не разгибая спин, до семи часов. Наконец хозяин заявил, что мы поднимем еще одну тяжесть и закончим на этом работу до завтрашнего утра. На этот раз глыба попалась огромная, тали не выдержали, и она, оборвавшись, снова погрузилась на дно. Мы заменили тали сей-талями, и вся команда взялась за ворот.
Темная масса снова показалась на поверхности и стала медленно подниматься в воздухе, под треск канатов, скрип и визг блоков и гиканье людей. Все чувствовали, что совершается невозможное.
Надо отдать справедливость папаше Менгаму — в этот момент он был великолепен. Надвинув до самых глаз свою шляпу-колокол, оттопырив усы, он направлял отрывистыми точными приказаниями движение этого железного чудовища:
— Веселей, ребята! Еще раз! Так! Поднатужься!
И люди напряглись из последних сил: «Бешеный» сильно накренился на правый борт, и все мы трепетали при мысли, что сей-тали могут вдруг сдать и глыба обрушится на нас.
— Так, спускай!.. Легче, легче!.. Тяни!.. Тяни, ребята!.. — распоряжался Менгам.
Чудовище сползало все ниже и ниже.
— Легче! — кричал хозяин.
Глыба приближалась к палубе, покрывая ее своей зловещей черной тенью, а Менгам стоял как раз под нею, подняв руки, точно гигант, поддерживающий свод собора. Он медленно направлял ее в ту сторону, куда мы должны были ее опустить. Темная масса остановилась как раз над серединой палубы. И вдруг в тот момент, когда мы уже считали себя в безопасности, раздался сухой треск и вслед за ним грохот, подобный громовому раскату. Все это заняло не больше секунды; я видел, как Менгам, все еще с поднятыми руками, в ужасе повернул лицо к неумолимой лавине, затем все исчезло в облаках пыли.
Поднялась неописуемая суматоха. Все поняли, что хозяин погиб. Не стоило даже пытаться извлечь его оттуда. К тому же Корсен, не подозревая о катастрофе, подавал один сигнал за другим. Мы снова бросились к талям и вытащили бочонок. Он разбился, грохнувшись о палубу, и потоки золота смешались с кровью, вытекавшей из-под ужасной глыбы, и с морскими травами, которыми была покрыта палуба.
Люди жадно накинулись на груды сверкающего металла. Крестный хотел было поднять Корсена, но Луарн заметил его движение.
— Проваливай туда же, старый черт! — крикнул он и железным молотом нанес Прижану изо всей силы удар по голове. Крестный перелетел через борт и даже не показался больше на поверхности.
Я лишь очень смутно помню все, что произошло потом на этом проклятом судне. Это был какой-то дикий кошмар, неистовый темный вихрь разыгравшихся страстей…
