Макс Пембертон - Железный пират
В продолжение целых пяти минут оба они простояли рядом совершенно неподвижно, не делая никакой попытки к сближению. Наконец незнакомец слегка коснулся руки графа и прошептал ему на ухо:
— Джиованни Галла, синьор.
Джиованни Галла, слуга Беатрисы! Здесь, в этой церкви! Гастон сразу отгадал всю истину. Преданный ей человек предугадал грозящую ей опасность и пришел сюда, чтобы все разузнать хорошенько. Конечно, Гастон не мог бы желать себе более надежного союзника, это была счастливая для него встреча, он сразу почувствовал и понял это.
— Здорова ли маркиза? — спросил он шепотом, несмотря на опасность быть открытым. Джиованни судорожно сжал ему руку, и губы его не шевельнулись. Собравшиеся в часовне люди как раз замолчали в эту минуту и ясно расслышали шепот в церкви. Они стали прислушиваться, и один из них вышел из часовни и стал всматриваться в темноту церкви, но его маленький фонарь не выдал шпионов, и он тотчас же вернулся к своим товарищам и объявил, что они ослышались, и это был только шум ветра.
— Пойдемте туда, где не так много ушей, — прошептал Джиованни на ухо Гастону. — Мы можем пройти через алтарь, у меня есть особый ключ.
Они только что собирались идти, как вдруг из рук Джиованни выпал небольшой фонарь и с шумом ударился о каменный пол церкви. В часовне сразу воцарилось мертвое молчание, все столпились в одну кучу, оратор так и остался стоять с поднятой вверх рукой, слышно было дыхание каждого. И потом вдруг все они точно очнулись и, подняв кверху мечи, бросились в церковь. Никто уже больше не соблюдал тайну, все кричали и шумели, кто-то крикнул, что шпион, вероятно, бросился в алтарь, и тотчас все ринулись по тому направлению.
Гастон и Джиованни сразу поняли всю опасность своего поведения, вызванную их же собственной неосторожностью, и одну секунду они в нерешительности застыли на месте, им и в голову не приходило, что они могут прорваться сквозь толпу этих рассвирепевших людей. Джиованни нагнулся, чтобы поднять свой фонарь, а Гастон в это время уже поражал своим мечом первого выбежавшего из часовни и чуть не наткнувшегося на него человека. Бедняга упал без стона, сраженный насмерть, Джиованни схватил Гастона за руку и повлек его в отдаленный конец церкви, где было совершенно темно, там проворный малый прибегнул к следующей хитрости: он помахал своим горящим еще фонарем в воздухе, так что все должны были видеть его свет, а затем изо всех сил швырнул фонарь в противоположный угол церкви. Он упал со страшным звоном и шумом, и моментально все преследователи бросились в ту сторону. Джиованни не преминул воспользоваться тем, что хитрость его удалась.
— Скорее, синьор, — крикнул он, — еще двадцать ступеней до алтаря, и мы спасены.
— Двадцать ступеней для меня слишком много, Джиованни, я не могу осилить их, бегите и бросьте меня.
— Разве они ранили вас?
— Да, только не теперь, а уже десять дней тому назад у дома Пезаро. Теперь спасайтесь, Джиованни, и бросьте меня.
И действительно, силы почти совершенно оставили Гастона, и он бы упал, если бы Джиованни не поддержал его. В церкви опять стало тихо: преследователи, потеряв их след, совещались теперь между собой шепотом. В этом можно было предвидеть новую опасность; Джиованни понял это и, почти подняв Гастона, повлек его к дверям алтаря.
Одну секунду он был почти уверен в успехе, несмотря на то, что чьи-то голоса слышались почти уже около них; им предстояло теперь осилить только еще десять ступеней, но один из веронцев вдруг заметил их, он громко крикнул своим товарищам, что шпион найден, и все бросились к нему на помощь.
Это неожиданное нападение на безоружного Гастона и Джиованни, вооруженного только кинжалом, должно было стать роковым для обоих. Гастон уже с самого начала не надеялся на то, что ему когда-либо снова удастся взглянуть на свет Божий, и он был почти доволен, что наступает наконец развязка. Их могло спасти только чудо, а граф Жоаез не верил в чудеса. Тем больше было его удивление, когда вдруг напавшие на них люди сразу отступили от них от нескольких слов, произнесенных волшебником Джиованни. Джиованни, увидев, что игра почти проиграна, решил пустить в ход свою последнюю карту, поэтому он крикнул им громким голосом:
— Синьоры, разве вы не узнаете меня? Джиованни Галла, слугу маркизы де Сан-Реми?
Все остановились молча, многие приблизились к Джиованни, чтобы лучше рассмотреть его. Он откинул назад капюшон своего плаща и повернулся так, чтобы свет фонаря падал на его лицо, многие сейчас же признали его и воскликнули: да, это Джиованни Галла!
— Я пришел сюда, господа, в качестве друга своей госпожи и Вероны. Если вы выслушаете меня, вы узнаете, что я забочусь о вашем спасении так же, как и о своем.
Слова его произвели, очевидно, впечатление, а главное — возбудили любопытство присутствующих, некоторые, правда, еще называли его шпионом, но другие возражали на это: нет, это слуга Беатрисы, мы выслушаем его, а затем будем действовать! Никто не заметил при этом, что незаметно он отступал все дальше и дальше назад, и что Гастон уже был за порогом алтаря, сам же Джиованни продолжал говорить с ними, стараясь как можно больше овладеть их вниманием. Он говорил им о том, что удивляется, что они не хотят довериться Беатрисе, что возмущается тем, что даже ее слуг осмеливаются принимать за шпионов, и что неужели они не знают, что церковь окружена французскими солдатами, и одно громкое слово может погубить всех. Слова его возбудили горячий спор и пререкания, все стали совещаться и на Джиованни уже не обращали особенного внимания.
— Да, синьоры, — говорил он дальше, — вы здесь занимаетесь тем, что ловите шпионов, которых нет, а между тем вся площадь перед церковью занята драгунами. Уходите отсюда, пока еще есть время. Я сам подам вам в этом первый пример, вот в той галерее, — сказал он, указывая рукой в противоположный угол, куда немедленно устремились все взоры присутствующих, — в той галерее находится двадцать веревок, это дурное предзнаменование, помните об этом, а теперь позвольте мне проститься с вами.
Говоря это, и он был уже за порогом алтаря, а Гастон впереди его, Джиованни одним движением захлопнул дверь и так же быстро запер ее на ключ.
— Синьор, — сказал он совершенно спокойно, — предоставим их теперь их молитвам.
XXVI
Джиованни зажег свечи в своей комнате в Бернезском дворце, находящемся почти рядом с церковью св. Афанасия, и когда он поставил на стол вино и стаканы, он обратился к графу, в первый раз с тех пор, как они вошли в темный и мрачный дом.
