Коллектив авторов - Сборник Поход «Челюскина»
Памятен день 5 марта, когда прибыл первый самолет Ляпидевского и, забрав десять женщин и двух детей, благополучно доставил их в Уэллен. Получив сигнал, что самолет готовится к вылету, мы, проверив аэродром и выложив «Т», стали ждать. Вскоре сигнал: «Вылетел». Погода стояла замечательная. Спокойно, слабый ветерок, очень удобный для приема самолетов на наш ограниченный аэродром.
В ожидании пассажирок (должны были лететь женщины) сели играть в домино. Время от времени я выходил смотреть горизонт. Вышел, и вдруг — далекое и громкое «ура!» Одновременно услышал звук мотора. В палатке Виктор тоже крикнул: «Самолет»! Пулей вылетели втроем на поле и мигом стали по местам.
С юго-востока быстро приближался долгожданный самолет «АНТ-4», мощно распластав в воздухе свои металлические крылья. Сделав над аэродромом небольшой круг, он сразу пошел на посадку и, приземлившись, сел у самого «Т», как было условлено по радио, прирулив к нашей «шаврушке» (или «амфибушке-стрекозе», как у нас называли самолет Бабушкина).
С какой радостью встретили мы первых наших спасителей! Привели их в палатку, угощали горячим какао, папиросами, расспрашивали. Они очень удивлялись нашей благоустроенной и теплой палатке, спасенному и стоявшему на аэродроме самолету Бабушкина, нашей жизнерадостности и нашему здоровому, бодрому виду.
Между тем народ из лагеря запаздывал. Оказывается, их путь отрезало разводье, и челюскинцы принуждены были тащить из лагеря шлюпку-ледянку и переправляться на ней через полынью. Только через час, запыхавшиеся и радостные, стали прибывать наши. Скоро на аэродроме было полно народу. Кинооператор Шафран торопливо вертел ручку своего киноаппарата, снимая самолет, летчиков, механиков, женщин, Отто Юльевича, Владимира Ивановича, каждого отдельно и всех вместе у самолета. [226]
Женщины одеваются. Кадр. Женщины садятся в самолет. Кадр. Прощаются. Кадр. Взлетают. Кадр. Наши корреспонденты тоже дали волю своим карандашам, обрадованные разрешением Отто Юльевича послать по сто слов в Москву. Начальник расщедрился не зря — самолеты привезли нам свежие аккумуляторы.
Женщины и дети улетели. Как гора свалилась с плеч. Я не выдержал и под дружное пение провожающих пустился в дикий и родной пляс — затопал «Шамиля», разметая кругом снег.
Потом пошли опять тревожные дни. Аэродром понемногу ломало. Он весь был испещрен старыми и новыми трещинами. С севера нас все время беспокоила большая гряда торосов, которая систематически надвигалась на наш аэродром, съедая его по метру, по два ежедневно.
Мы все работали три смены подряд — пришлось расчистить от целой гряды торосов около 500 квадратных метров площади. Трещины засыпали льдом и снегом.
Нам уже с неделю построили хорошую теплую палатку с окном из бутыли и с дверцей, обитой войлоком. Пол у нас был теперь деревянный, и в палатке днем ни вода, ни продукты не замерзали. Ночью, залезая в кукули, мы смело могли снимать меховую одежду.
Однажды на аэродроме были убиты первые и, к сожалению, последние два медведя. Дело было так. Прибыла первая смена для работы на аэродроме. Так как я был во второй смене, то спокойно сидел в палатке, слушая последние новости с материка. Вдруг снаружи крики:
— Медведи! Медведи! Три! Где? Вон там! Винтовку скорее!
Я быстро схватил винтовку, которая всегда висела заряженная над головой, и выбежал навстречу Виктору, влетевшему в палатку с криком:
— Сашка, винтовку! Скорее!
Пока я, ослепленный, рассматривал заснеженные льды, мне притащили шлем и пачку патронов. Мы втроем — я, Виктор и Гудин — побежали наперерез медведям, шедшим гуськом в километре от нас, с подветренной стороны.
Бежали долго — впереди Виктор с наганом, за ним я и Сергей Васильевич. Наконец медведи пошли в нашу сторону. Мы залегли в снег, чтобы подпустить их поближе. Я все ругал Виктора, который, [227] как молодая гончая, горячился и порывался вперед. Я боялся, что медведи, заметив нас, убегут. Так оно и вышло. Не выдержав, Виктор выскочил из-за сугроба и стал махать руками, как бы приглашая дорогих гостей. Медведица, стоявшая на задних лапах, увидев Виктора, быстро опустилась и, заревев, повернула обратно. Медвежата — за ней.
Они были в 250 метрах. Крепко выругав Виктора, я быстро прицелился в медведицу и, когда она оглянулась, выстрелил.
Попал. Она заревела и завертелась на месте. Сергей Васильевич только шепнул: «Есть!» Теперь — в медвежонка. От второго выстрела медвежонок сразу упал. Тем временем медведица, став на задние лапы, свирепо рычала, потирая морду. Я еще раз прицелился медведице в грудь и, уложив ее, стал искать второго медвежонка.
Скрываясь за льдинами, тот улепетывал во всю мочь. Пробежав вперед метров 20, я еще раз выстрелил, но неудачно — медвежонок был уже далеко, и я его только ранил. Мы пустились за ним по горячим следам, но так и не догнали.
Когда мы, усталые и мокрые, вернулись к палатке, то с убитых медведей уже сняли пушистые шкуры, и, погрузив туши на нарты, смена потащила в лагерь нежданную добычу. Несколько дней выдавалось свежее мясо сверх нормы. Все это было и во-время и хорошо. Плохо лишь, что наш биолог-зверобой Белопольский, зимовавший как-то на Чукотке, показал нам, как чукчи едят свежую сырую медвежатину, и сам съел ее слишком много и серьезно заболел. А Виктора я еще долго упрекал за то, что он напугал своей рыжей бородой медведей и мы упустили третьего красавца.
Медведи, видимо, всю ночь ходили вокруг палатки и по аэродрому и, голодные, пробовали съесть датский флаг, но отказались — невкусный вероятно. Во всяком случае в желудке у медведицы нашли кусок злополучного флага и окурки папирос «Блюминг». Медведей мы больше не видели, хотя дней пять я ежедневно ходил на рассвете в те места, думая подстеречь третьего.
Тем временем наш аэродром доживал последние дни. Уже найден был новый аэродром, поближе к лагерю. Наконец получили известие, что Каманин прибыл в Уэллен. Слепнев также на новой американской машине перелетел из Нома в Уэллен.
Большим событием был отлет 2 апреля нашей «стрекозы» с Бабушкиным и Валавиным. [228]
До того, дождавшись относительно теплых дней, Бабушкин уже взлетал два раза над лагерем. Вот как это было.
С семи часов утра 31 марта стали греть мотор. Работал я все время с предчувствием, что улетят. Сказал это Бабушкину и Воронину. Бабушкин оделся и был готов.
Часов в десять запустили мотор. Работал он неплохо. Бензин качало хорошо. Бабушкин заставил сменить пару свечей у нижнего цилиндра и приготовился к отлету. Собралось много людей на расчистку аэродрома. Шмидт, Копусов, старший механик Матусевич и другие стали прощаться. Мотор ревел. Настроение было приподнятое. Бабушкин, зарулив в угол аэродрома, развернулся для взлета. Но как ни тянул мотор, машина не отрывалась. Бабушкин попытался взлететь поперек аэродрома. Я уж думал, что сейчас в ропаки ухнет. Но он зарулил вправо и пошел на дальний конец аэродрома для взлета против ветра. Мы пробежали туда, развернули машину. Бабушкин еще раз пошел на взлет. Опять неудачно. Самолет пробежал метров 300–350, но не оторвался. Прирулил обратно. Выбросил из него чемодан Жорки Валавина, но и в третий раз машина не оторвалась. Разок она оторвалась на полметра, но снова плюхнулась. Бабушкин прирулил к палаткам.
