Владимир Гораль - Приключения моряка Паганеля. Завещание Верманда Варда
Незаметно дело дошло до культурной программы. Старшина Толяныч достал свою семиструнку и настроив ее, взял несколько виртуозных аккордов. Семен Анатольевич давал свою любимую ' Вершину ' из фильма ' Вертикаль'.
В 1967 году он молодой инструктор по альпинизму познакомился с великим Высоцким на съемках фильма ' Вертикаль'. Они были, что называется родственные души и даже внешне чем то похожи. Только Семен был повыше ростом и как признавался сам Владимир Семенович лучше, профессиональнее играл на гитаре. Лучше, не значит талантливее, парировал Семен Анатольевич. Через два месяца, в конце июля он выйдет под бодрую песенку о Московской Олимпиаде из радиорубки, сжимая в кисти с побелевшими костяшками смятую радиограмму. Семёныч умер, почти прошепчет он пересохшими губами и замолчит надолго, уставившись на сидящую у кромки фальшборта серую чайку.
А в тот вечер тесный кубрик набитый людьми захватила мощная энергетика великой песни, не нуждающейся в переводе. Всякий раз услышав ее, я вижу лицо Семена вдохновенно поющего эти строки, строки ставшие его судьбой: «Нет скорбных речей и траурных лент и не похож на монумент тот камень, что покой тебе подарил. Как вечным огнем сверкает в нем вершина изумрудным днем, которую ты так и не покорил». Семен погиб через год, на Кавказе, спасая в буран группу неопытных альпинистов.
Глава 9. «Душевники – ителлектуалы»
Как обычно бывает в застолье самое интересное происходит в течении первых двух часов. Здесь следует несколько стадий. Стадия первая – выпивающие и закусывающие душевники. Стадия вторая – выпивающие и поющие душевники. Стадия третья – регулярно выпивающие душевники, нерегулярно выпивающие душевники – интеллектуалы и забывающие выпивать интеллектуалы – задушевники. Успешно преодолев две первые стадии ваш скромный Парис и его юная Елена бежали от пирующих друзей по трапу к воздуху свободы. Здесь на верхней палубе мы встретили группу лирически настроенных мужчин.
Поистине не знаешь, с кем найдешь, с кем потеряешь. На круглых бухтах швартовных тросов, укрытых чистой ветошью., у возвышения трюмного люка, накрытого чистым куском парусины, словно за столиком уличного кафе сидели четверо. Главой квартета в силу естественной харизмы ощущался покинувший загулявшую молодежь, старшина Толяныч, тихо напевающий что-то под перебор своей семиструнной. Седобородым и суровым посаженным отцом грузно восседал капитан Владлен Георгиевич. Со светлой печалью в серых поморских глазах покачивал седеющей головой старпом Савва Кондратьевич в такт гитарным аккордам. Довершал живописную группу колоритных мужчин незаменимый и вездесущий боцман Друзь.
К нашему с Ленни внезапному появлению компания отнеслась вполне доброжелательно. Суровый доселе Владлен заулыбался и даже слегка разрумянился, отчего стал походить на подтаявшего деда Мороза. – «Ситдаун, доча.» – похлопал он на место подле себя. – «О, май гад. Как похож на мой деда Урхо!» – прошептала мне Ленни. – «Ну, не совсем гад» – сострил я не то, чтоб удачно. Изрядно поддатый Устиныч, что называется: «Снял тапочки и полез в душу.»
Не без труда повернувшись к нам, с легкой слезой в голосе он стал причитать: – «Ребята мои дорогие, смотрю я на вас и душа рыдает. Вы же классика – Рома и Юля, Орфей и Эвредика, вечный сюжет.» – Он бы еще чего наговорил, но мужика захлестнули эмоции и он всхлипнув, с влажным носом полез целоваться. Полез естественно не ко мне. Ленни, прижав к груди сжатые кулачки, со смущенной улыбкой попыталась спрятаться за моей надежной спиной. Спасая свою Сюзанну от расчувствовашегося старца, я сам бросился в его благоухающие объятья. – «Устиныч, стихи почитаешь? Что – нибудь из классиков, свои например.» – пришёл нам на помощь Семен
Бронислав Устиныч окинул публику вмиг прояснившимся взором. – «Вальдамир!» – боцман вскинул голову с благородством достойным предводителя уездного дворянства. – «Алене, если затрудниться с пониманием все поясню сам.» – «На языке Шекспира и Бернса?» – догадался я. – «Именно!» – не без вызова подтвердил седоусый стихотворец, приняв позу Наполеона на берегу Святой Елены. – «Поэма в белом верлибре» – посуровев лицом и голосом провозгласил декламатор. – «Раскинулся залив широкий» – «Раскинулся залив широкий, на много милей врезался он в землю! От брака с солнцем и луной полярной рожден им был на побережье город».
Тут я живо представил себе картину, как на некое побережье ползет на четвереньках, хронически нетрезвый мужчина с роковой фамилией в паспорте – Залив. Мужчина обременен огромным животом. Несчастный басом стенает и охает, явно собираясь рожать и не каких – то там мальчиков, девочек, а целый город! Несколько смущала проблема отцовства, кто же собственно из двоих небесных полярников – луна или солнце собирается отвечать за содеяное.
– «Яай шеонер икке! Я не понимай!» – забеспокоилась Ленни. – «Я тоже».- поспешил успокоить я девушку. Тут зазвучали патриотические мотивы, правда уже не в белом, а скорее в военно – морском верлибре – «В борта союзного конвоя, торпеды крупповский металл, вгрызался хищно, за собою надежды он не оставлял. Но след пиратской субмарины не растворялся в глубине – качались траурные пятна на русской северной волне!» Вот это уже лучше, народу должно нравиться. «Глубине – волне», даже как-то захлестывает. – «Йа, таккь. Я понимай. Cтихи про война с Гитлер. Итс ноу бэд. Этто не плохо.» – подтвердила мое впечатление Ленни.
Далее последовали производственные сонеты аля Шекспир: – «Постыла жизнь и незачем стараться достоинства хоть каплю сохранить. Несчастный человек, я должен унижаться, лишб что – нибудь на складе получить.» Частица лишб, произнесенная с нервическим скрежетом зубовным впечатляла особо. Драматически прозвучало стихотворение «Под судом». Реальная история из жизни Устиныча, когда на траулере «Краснознаменск» (в народе прозванным «Измена») на старика попытались повесить крупную недостачу и даже открыли уголовное дело, грозившее ему немалым сроком за хищение социмущества.
Особенно эффектно звучала кульминация – «Бьют склянки, значит срок отмерен, в глазах уж меркнет жизни свет и старый боцман на „Измене“ к виску подносит пистолет…» Какой системы, калибра, откуда взялся и куда подевался этот самый пистолет история умалчивает, зато известно, что за старого работягу заступились все капитаны флота и «поставив на уши» транспортную прокуратуру, заставили последнюю спустить «дело на тормозах».
Постепенно стихла стихия советско – норвежской дружбы. Я проводил Ленни по трапу ровно до границы ее территории. Все таки военный корабль не прогулочная яхта, да и демократичности наши северные соседи выказали более чем достаточно. Опустели палубы обоих бортов и из своей каптерки под полубаком появился все тот же Устиныч. Не удивительно, судно это такое место, где постоянно мелькают одни и те же персонажи. Я заступил на вахту у трапа до утра. Старого боцмана(это пятидесяти шестилетний мужчина, мне юнцу, казался тогда дедом) так же в сон явно не клонило. Он любил выпить и частенько перебирал, но совершенно не был пьяницей.
