Сергей Диковский - Приключения катера «Смелого»
Кровь сильно токала в царапину на плече. Промыть бы соленой водой. Завтра лекпом наложит повязку по форме… Он отмахнулся от комара. Звенит, переливается, тянет… Не комар… Провод в степи… Откуда степь? Ерунда! Ветер? Нет, песня. Странная песня.
Он смотрел на угли, стараясь понять, человек то поет или просто гудит усталая голова. А сквозь сонный плеск моря заметно пробивалась песенка, грустная и простая.
Оторвав мокрую голову от колен, комендант взглянул на синдо. Вот оно что. Песня сочится сквозь зубы. Руки шкипера закинуты в сонной истоме. Лицо неподвижно, а под ресницами настороженно тлеют глаза.
Прежде чем Косицын догадался, в чем дело, он почувствовал вкрадчивое прикосновение песни: душит, гнет, качает, баюкает… Что за чорт: кружатся звезды, качается берег… Точно палуба. Ерунда! А быть может, почудилось?
То была песня-петля, песня-удавка. Прозрачная, безобидная, цепкая, она незаметно обволакивала тело и усталую волю бойца.
Сквозь зубы он сказал себе самому:
— Я не хочу спать… Я не хочу спать… Не хочу!
Но песня была сильнее. Она сомкнула веки бойца, пригнула к коленям горячую голову. Спать. Все равно.
И вдруг комендант понял: вяжут сонного! Еще минута — и песня шаг за шагом уведет его в темноту… Сволочи! Как быка!
Он рванулся, крикнул что было сил:
— Врешь! Не выйдет! Молчи!
И песня оборвалась. Стал слышен ленивый плеск моря.
— Хорсо, — сказал шкипер. — Я буду не петь.
Он сплел руками колени и добавил, мечтательно сузив глаза:
— Извинице… Я думал делать приятность. Сибиряки любят красивые песни.
— Не сибиряк я… Молчи!
— Извинице, а кто?
— Не видите, — сказал Косицын угрюмо. — Теткин племянник.
— Теткин? Ах так. Интересно… Я думаю, вы, наверно, волжанин. Это тоже хорсо. Волжанские песни довольно приятны. Как это? Вы есть жив еще, моя старушек. Жив на привец, тебе, привец… Наверно, так? Очень хорсо! — Шкипер подумал и сказал почти шопотом: — Признаюсь между нами, я тоже уважаю… свой добру старушек. Интересно, что думает счас моя стару, моя добрую матерка?
Комендант пригорюнился, подпер кулаком небритую щеку.
— Думает… Известно что думает.
— Да? Очень интересно. Скажите, пожариста.
— Эх, и какую хитрую шельму я родила!
Они помолчали.
— Да… Ах так, — сказал шкипер отрывисто. — Хорсо. Вы знаете правило: смеется, кто сильный.
— Вот я и смеюсь.
— Оставьте это. Кто вы? Командир? Нет. Хозяин? Нет. Просто солдат. Мы все одинаково робинзоны.
— А я полагаю, робинзонов тут нет, — заметил боец, рассудительно, — одни жулики, а я при вас комендант. Понятно?
Он с трудом поднял голову и добавил зевнув:
— Волжские песни не пойте. Боюсь — рыбы подохнут.
VIДружный крик японцев вывел коменданта из дремы. Возбужденные «рыбаки» толпились на песке возле самой воды, громко приветствуя белую шхуну. Радист, оравший громче других, сорвал желтую куртку и размахивал над головой, хотя на шхуне и без того заметили группу — до корабля было не больше десяти кабельтовых.
Шхуна шла прямо к острову, и японцы наперебой объясняли Косицыну невеселую картину близкой расправы. Больше всех старался боцман, самолюбие которого было сильно уязвлено комендантом. Встав на цыпочки, он обвел рукой вокруг коротенькой шеи и высунул язык: «Что, дождался пенькового галстука?» Шкипер тут же любезно пояснил:
— Это нас… Это императорски корабр. Скоро вы можете совсем отдыхац, господин комендант.
— Вижу, — сказал Косицын невесело.
Он молча вынул наган, пересчитал пальцем японцев и, заглянув в барабан, заметил в тревожном раздумье:
— Семь на семь… как раз.
С этим словами он еще раз взглянул на корабль и отвернулся от моря.
Комендант не нуждался в бинокле. То была знаменитая «Кайри-Мару», голубовато-белая, очень длинная шхуна с надстройками на самой корме, что делало ее похожей на рефрижератор. Официально она принадлежала министерству земли и леса, но выполняла различные деликатные поручения, оценить которые можно только с помощью уголовного кодекса. Стоило задержать в наших водах краболов или хищную шхуну, как на почтительном расстоянии от катера появлялась «Кайри-Мару» и затевала длинный разговор, полный намеков и прозрачных угроз. Не раз мы встречали ее по соседству с гидропортом, новыми верфями и возле лежбищ морского бобра, и Сачков, сердясь, обещал отдать один глаз, чтобы увидеть другим «бычка на веревочке». Он горячился напрасно. Оба глаза нашего моториста были в полной сохранности, а нахальная «Кайри-Мару» третий год бродила вдоль побережья Камчатки, перемигиваясь по ночам с заводами арендаторов.
…Все было кончено. Косицын повернулся и пошел вдоль берега, стараясь определить место, к которому подойдет шлюпка с десантом.
На что он надеялся, трудно сказать. Да и сам он не мог бы ответить на этот вопрос. Тяжелый кобур с дружеской неловкостью похлопывал его по бедру, точно желая в последний раз ободрить бойца.
Следом за Косицыным шли «рыбаки». Им надоело ждать, когда комендант свалится сам. А вид «Кайри-Мару» и шипение шкипера подогревали решимость покончить с Косицыным, прежде чем шхуна выбросит на берег десант.
Если бы на месте коменданта был Сачков или Туторов, развязка наступила бы гораздо скорее: трудно сохранить патроны (и свою голову), когда палец так и тянется к спусковому крючку. Но Косицын был слишком нетороплив, чтобы ускорить события.
Он прибавил шаг, но и «рыбаки» зашагали напористей. Упрямые, легкие на ногу, они не произносили ни слова. Был слышен только быстрый скрип гальки да крики чаек, провожавших людей.
В молчании пересекли они ломкий плавниковый назвал, перелезли через грядку камней и, спустившись вслед за Косицыным к морю, пошли по мокрой твердой кромке песка.
Комендант попятился в воду и поднял наган.
Он обернулся и устало сказал:
— Эй, аната! Мне провожатых не надо.
Шкипер со свистом вобрал воздух, ответил учтиво:
— Прощальная прогулка, господин комендант.
Они пошли дальше. Это была странная прогулка. Впереди рослый, чуть сутулый краснофлотец, с угрюмым и сонным лицом, за ним семь нахрапистых, обозленных «рыбаков» в костюмах из синей дабы и пестрых фуфайках. Когда шел комендант, шли «рыбаки»; когда комендант останавливался, делали стойку японцы.
Так они обогнули остров и вышли на северо-западный берег — единственно удобное для высадки место. Маленькая бухта, которую пограничники окрестили впоследствии бухтой Косицына, изгибается здесь в виде подковы с высоко поднятыми краями, которые отлично защищают воду от ветра.
