Глеб Голубев - Морские тайны
— Ага, значит, мы с вами идем в одном направлении, — кивнул Арсеньев. — Лишнее доказательство, что на правильном пути. Теперь нужно установить, кто из перечисленных здесь людей кончил мореходное училище вместе с Лазаревым и дружил там с ним.
Следователь положил на стол второй список и сказал:
— К сожалению, две фамилии повторяются в обоих списках.
— Сипягин и Коровецкий?
— Сипягин и Коровецкий, — подтвердил следователь.
— Хорошо бы, конечно, узнать, кто из них появлялся на острове Долгом примерно в то время, когда там нашли бутылку, — задумчиво проговорил Арсеньев. — Но это, конечно, нереально, столько времени прошло. И всё-таки подбросил её Сипягин!
— Доказательства, — сказал следователь, протягивая адвокату раскрытую ладонь. — Дайте мне доказательства!
— Вы видели Коровецкого на групповом снимке у Лазаревых? Мордастый здоровяк с тупым взглядом. Разве ему пришел бы в голову подобный трюк? А Сипягин — совсем иной. Раздражительный, вспыльчивый, даже немножко истерик, как считают врачи. Никак не мог он простить Голубничему, что списал его с корабля...
— Вы считаете это достаточным поводом для того, чтобы так подло оклеветать человека?
— Смотря для кого. У Яго поводов было ещё меньше, чтобы заманить Отелло в дьявольскую западню. А Сипягин — тип весьма неуравновешенный. Обозлился, писал на капитана всякие кляузы, стал быстро спиваться, уверяя, будто во всём виноват Голубничий: поломал, дескать, ему жизнь. Постепенно и сам стал верить в это, всё накручивал, подогревал себя — знаете как бывает у подобных невротиков и психопатов? Пьяный кричал, что непременно сквитается с Голубничим А тут случай подвернулся, попалось ему на глаза это письмо — вот и подстроил такую подлость.
— Психологически — возможно, — согласился следователь. — Но ведь суду факты нужны, а не рассуждения.
— И фактов достаточно. Прежде всего, у Коровецкого алиби. Когда на берегу острова Долгого появилась бутылка, он был в дальнем плавании.
— Проверяли? — спросил следователь и засмеялся
— Проверял, — кивнул Арсеньев. — А вы тоже?
— Конечно. А ведь всё-таки тянет вас обратно в следователи, признайтесь, Николай Павлович?
— Ничуть. Просто прежние навыки мне и при защите помогают. Здесь я нужнее, сами, надеюсь, теперь убедились.
— Всё равно прямых улик против Сипягина пока нет, — покачал головой следователь.
— А отпечатки пальцев на письме?
— Да ведь кто только за это время за него не брался? На нем теперь даже ваши отпечатки есть, Николай Павлович, — усмехнулся следователь. — А Сипягин не дурак, он всегда может сказать, будто его отпечатк пальцев остались ещё с той поры, когда они сочинял это письмо в мореходке.
— Н-да, вы правы, — огорчился Арсеньев.
Следователь посмотрел на него и усмехнулся.
— А мне всё-таки кажется, что вот сейчас вы мне завидуете, Николай Павлович, — сказал он. — Только не хотите сознаться. И охотно сели бы на мое место, чтобы заняться этой задачей и уличить клеветника. А? Ведь задачка-то непростая, интересная?
Арсеньев улыбнулся и кивнул.
— Ничего, не беспокойтесь, найдем мы к нему ходы, не отвертится, — сказал следователь, придвигая себе новенькую, ещё совсем тонкую папку и задумчив, постукивая пальцем по картонному переплету.
— Ладно, не буду вам мешать, Яков Иванович. Желаю успеха, — понимающе сказал Арсеньев и улыбнулся.
Секрет «Лолиты»
— Давненько мы что-то не испытывали никаких приключений, — сказал мне Волошин. — Вы не находите, Николаевич? Жизнь становится до противности пресной и скучной.
Я не хочу показаться суеверным, но, честное слово, иногда мне кажется, будто Сергей Сергеевич Волошин наделен чудесным даром накликать удивительные события... Так произошло и теперь, хотя в тот момент, когда он произносил эти слова, ничто вокруг решительно не предвещало никаких приключений.
Мы с ним стояли на полубаке, на самом носу, и любовались, как острый форштевень нашего «Богатыря» вспарывает голубовато-зеленую воду и она оживает, вскипает, вздымается белоснежной пеной.
Этим можно любоваться часами. Пожалуй, нос и корма притягивали всех именно потому, что лишь здесь и можно было заметить, что мы плывем, движемся, а не замерли неподвижно посреди сверкавшей под солнцем воды. Она окружила судно до самого горизонта, где вдали постепенно бледнела, теряла, голубизну и незаметно переходила в такой же бледный словно выгоревший под палящими лучами тропического солнца небосвод, так что границу между ними невозможно было определить даже в бинокль. От этого начинало казаться, будто справедлива забавная теория, утверждавшая, что мы на самом деле живем не на поверхности земного шара, а внутри его, внутри некой сферы, в довершение всего, видимо, необитаемой, поскольку вот уже целую неделю океан вокруг оставался совершенно пустынным. Ни один парус, ни один дымок не оживлял его сверкающий простор. Воистину океан словно доказывал справедливость обоих своих имен — был и Великим и Тихим.
Где-то за краем неба остались остров Пасхи; Маркизские острова, воспетые Мелвиллом, остров Питкерн, где основали знаменитую колонию мятежники с «Баунти», Так же останутся за горизонтом острова Общества с их прославленной жемчужиной — Таити. А мы идем мимо деловым и строго размеренным курсом и, казалось, остались единственным кораблем в безбрежном Мировом океане.
Большие грузовые суда и пассажирские лайнеры пересекают океаны по кратчайшим и самым удобным путям, так называемым «рекомендованным курсам», почти столь же неизменным и точно размеченным, как железнодорожные колеи. Там царит оживление и почти всегда видно на горизонте какое-нибудь судно, или идущее навстречу, или поспешающее за вами тем же рекомендованным курсом. А стоит свернуть немного в сторону — и вы окажетесь в голубой океанской пустыне.
Наш «Богатырь» — настоящий плавучий институт. Мы заняты наукой и потому плывем в стороне от проторенных морских путей. Пожалуй, единственным развлечением, вносящим какое-то разнообразие в нашу размеренную жизнь, служат океанографические станции, когда «Богатырь» ложится в дрейф или встает на плавучие якоря и ученые отправляют в глубины океана приборы или запускают в небо метеорологические ракеты. Такие станции бывают маленьким праздником для команды. А потом снова длинные дни размеренного плавания в пустынном океане.
Ученым, конечно, скучать не приходилось. Каждая станция приносила столько материалов, что обработка их занимала всё время до позднего вечера. К обеду и ужину в кают-компанию, похожую на ресторанный зал, ученые выходили с отрешенными лицами, настолько погруженные в свои мысли, что нашим милым подавальщицам Настеньке и Люде приходилось по нескольку раз переспрашивать:
— Вам котлеты или шашлык, Иван Андреевич?
Или:
— Куда же вы, Геннадий Петрович? Ведь вы же второе ещё не кушали.
Только вечером, когда поднималась над океаном огромная, какая-то первозданная луна и звезды усыпали небо, прохлада выманивала всех на палубу и ученые мужи снова становились обычными людьми. Смотрели в десятый раз все те же фильмы, отдавая предпочтение детективам и комедиям с Фернанделем, Тото и де Фюнесом. А часто просто бренчали на гитарах, тихонько напевая всякие романтические баллады собственного сочинения. Или заводили бесконечный треп, торжественно именовавшийся «Клубом рассказчиков».
Конечно же, и Сергею Сергеевичу Волошину было вовсе не скучно колдовать целыми днями в своей лаборатории новой техники. Да и вечера у него все заняты, поскольку именно он являлся почетным председателем и главным повествователем «Клуба рассказчиков». Однако такой уж характер у Сергея Сергеевича, что всего этого ему мало и душа его ненасытно жаждала приключений.
Мне вспомнилась забавная английская сказочка о заколдованных детишках. На вид они выглядят совсем невинными, прямо-таки настоящими ангелочками, но притягивают к себе злых духов, отчего с окружающими их людьми вечно происходят всякие неприятности. Вот так же Сергей Сергеевич, по-моему, обладает поразительной способностью вызывать и притягивать всякие приключения.
Так что его фраза о том, что «давненько мы не испытывали никаких приключений», вполне могла послужить призывным сигналом...
Засмеявшись, я повернулся к Волошину, чтобы сказать ему об этом, но не успел, с удивлением вдруг увидев, что Сергей Сергеевич, забыв обо всем, так и впился глазами в окуляры своего превосходного бинокля, которым весьма гордился.
В том, что человек, плывущий по Тихому океану, смотрит в бинокль, не было, разумеется, ничего удивительного. Удивило меня, куда именно направил бинокль Сергей Сергеевич: на ходовую рубку. На «Богатыре», правда, это сооружение довольно величественное, высотой с девятиэтажный дом, а то и побольше. Но всё-таки не Монблан, на вершину которого стоило бы наводить сильнейший морской бинокль, чтобы рассмотреть, что там происходит.
