Юрий Баранов - Позывные дальних глубин
Открыв папку, он достал выписку из приказа, подтверждающую, что курсант Непрядов действительно отчислен из училища на флот.
Прочитав документ, Егор задумался, нервно барабаня пальцами по столу. Потом, приняв решение, твёрдо сказал:
— Я должен с ним лично поговорить. И как можно скорее.
— Не думаю, чтобы это могло хоть что-то изменить, — назидательно сказал Горохов. — Воспитывать его следовало гораздо раньше, когда он поперек кровати умещался.
— Ничего нельзя изменить только на кладбище, да после команды «пли». А во всём остальном всегда что-то можно сделать.
— Но решение принято, и ваш сын, насколько известно мне, отбыл для дальнейшего прохождения службы в отдалённый гарнизон.
Непрядов умолк. Всё услышанное никак не укладывалось у него в голове. Душила злость. Не хотелось верить, что собственный сын мог его так подвести.
— Да вы успокойтесь, товарищ командир, — себе на уме, с издёвкой посочувствовал Горохов, на его лице вновь появилась хитроватая улыбочка. — Что есть, то есть. И ничего теперь с этим не поделаешь. Однако надо признать, что этот неприятнейший случай произошёл в самый неподходящий для вас момент. С присвоением вам адмиральского звания, надо полагать, надолго теперь повременят… если не окончательно тормознут. Это уж поверьте. А ведь всё так хорошо, так многообещающе начиналось для вас…
— Да перестаньте вы! — оборвал особиста Непрядов. — В соболезнованиях не нуждаюсь. К тому же звания и почести совсем здесь не при чём. Не за славой, а за честью в моря ходят. Что же касается моего сына, то сам во всём разберусь и приму на этот счёт своё решение.
— Надеюсь, Егор Степанович, — сказал Горохов и сделал при этом вид, что не сомневается в его отцовской решимости примерно «выпороть» непослушное чадо. — Ваш сын здорово начудил, вот вы и разбирайтесь. Но, но, но…
— Что, значит — но? — неприязненно насторожился Непрядов.
— А то и значит, что меня в данной ситуации именно вы больше всего беспокоите, — снова, в меру допустимого, повысил голос особист.
— Уж не сомневаетесь ли, что я вслед за сыном тоже строевым матросом на флот попрошусь? — со злой иронией спросил Егор, ничуть не тушуясь.
— Отнюдь. Я совсем так не думаю, — заверил особист, опять смягчаясь, поскольку разговаривать на повышенных тонах в его планы пока не входило. — Без лести скажу, что наш подводный флот потерял бы тогда одного из лучших своих командиров. А этого никак нельзя допустить. Мы за вас, Егор Степанович, будем драться.
— С кем драться? Из-за чего?
— Как ни странно получается, — но с вами и за вашу же репутацию.
— Вот уж никак не думал, что моя репутация в ваших глазах под сомнением.
— Вы меня совсем не так поняли. Никто не сомневается в вашей самоотверженности, в готовности исполнить свой долг. Только вот какая-то смутная и не слишком надёжная аура начинает вас обволакивать.
— Выражайтесь точнее, — опять напомнил Егор.
— Извольте, — в голосе особиста послышались стальные нотки. — Как прикажете понимать некоторые чуждые явления, которые имеют место быть в вашей офицерской кают-компании? Я имею ввиду, когда на пушкинском вечере к присутствующим обращались не товарищи, а… господа офицеры? Это что, по недомыслию, или с каким-то подтекстом?
— Вот уж не думал, что такой безделице можно придать столько внимания, — при этом Егор посмотрел на Горохова как на недоумка. — Это же была чистейшей воды условность, просто забавная шутка… желание в стихах, в отвлечённых метафорах воссоздать доверительную атмосферу. Ведь люди затянувшимся плаванием, да к тому же под вечными льдами, до предела были измотаны. Некоторые из-за поступившего приказа продолжать плавание сверх ранее установленного срока оказались на грани психологического и физического срыва. Лично мне это было хорошо видно, о чём, кстати, на военном совете доложено. А тот пушкинский вечер всем нам был как глоток чистого воздуха. Вот и вся правда, если хотите знать. А какие там «господа»… Это же смешно. Никогда ещё все мы не чувствовали себя товарищами, единомышленниками, в полном понимании этого слова, как тот раз. Вам, товарищ капитан второго ранга, самому нужно было бы присутствовать тогда в отсеке, чтобы это понять. А не слушать каких-то придурковатых наушников.
— Наушников? — делано удивился особист. — А что это такое?
— Вы знаете, о чём и о ком я говорю, — напирал Непрядов. — Это всё называется «ловля блох» на чистом теле. И не более того.
— Не скажите, Егор Степанович, — Горохов покачал пальцем. — За мелочами, как вы говорите, иногда может просматриваться и нечто большее.
— Ну, вам виднее, в какой темной комнате искать чёрную кошку…
— Тем более, если её там нет, хотите сказать? — подхватил Горохов, прищуриваясь.
— Это не я, это Конфуций утверждает, — уточнил Непрядов.
— Догадываюсь, — Горохов опять вытащил из кармана сигареты, будто там они мешали ему. — Но оставим кошку на совести китайского мудреца и вернёмся к нашим «баранам», так сказать.
— А конкретнее?
— А если конкретнее, то мне совсем не нравятся ваши разговоры с Колбеневым по поводу «дела Саблина», — и пояснил, не дожидаясь вопроса. — Да-да, того самого, который по приговору военного трибунала, за измену родине и присяге, был расстрелян.
— Что именно вам не нравится?
— Я бы сейчас не стал касаться всех деталей, поскольку разговор получился бы слишком долгий. Впрочем, ничего особо предосудительного здесь нет. Только некоторые моменты всё же настораживают.
— Например? — настаивал Егор.
— Да хотя бы сомнения в том, что мотивы преступления Саблина расследованы, якобы, не до конца.
— Но сомневаться в чём-то это совсем ещё не значит разделять взгляды того же Саблина. Не так ли?
— Допустим, что так. Однако в данном вопросе замполит Колбенев просто обязан был занимать официальную позицию, а личное мнение держать при себе.
— Кстати, мой замполит, а вернее старпом, поступил именно так, как вы говорите. А то, что он своими сомнениями поделился не с кем-нибудь, а со своим командиром, сиречь со мной, так уж оставьте это на нашей совести. Из всего этого я делаю вывод, что вы опять воспользовались услугами испорченного телефона. И мой вам совет: как бы из-за такой вот мелочёвки действительно не проглядеть однажды нечто более важное. Когда умышленно гасят свет, то в отсеках лодки и впрямь бывает темно, только ведьмы вы там всё равно не найдёте. Нечистая сила там вообще не водится по причине кислородного дефицита.
— А впрочем, что мы сейчас об этом? — примирительно согласился Горохов. — Пускай с вашим замполитом разбираются в политотделе. В конце-то концов, это их епархия. Вас же, Егор Степанович, хочу попросить об одном: не отмахивайтесь вы так вот запросто от этих самых мелочёвок, как вы говорите. Они очень даже могут повредить вашей командирской репутации. В известном смысле, они уже вам повредили. В нашем деле мелочей нет и быть не может.
