Патрик О'Брайан - Миссия в ионическом море
- Так и есть, - ответил Джек, а затем: - Ты когда-нибудь встречал Баха?
- Какого Баха?
- Лондонского Баха.
- Только не я.
- Я встречал. Он написал несколько пьес для моего дяди Фишера, а его помощник скопировал их начисто. Но они очень давно потеряны, поэтому, когда я в последний раз очутился в городе, то отправился проверить, смогу ли найти оригиналы: помощник теперь работал самостоятельно, унаследовав музыкальную библиотеку своего хозяина. Мы искали среди бумаг - ну и беспорядок, ты даже не представляешь, а я-то всегда предполагал, что издатели аккуратны, как пчелы. Мы искали несколько часов, но дядиных пьес так и не нашли. Но в чем все дело: у Баха имелся отец.
- Боже мой, Джек, ну и истории ты мне рассказываешь. Тем не менее, припоминая, я, кажется, знаю и других людей в похожей ситуации.
- А у этого отца, старого Баха, понимаешь ли, хранились груды нот в кладовой.
- Странное, пожалуй, место, чтобы творить, но ведь поют же птицы на деревьях. Почему бы старомодным немцам не делать это в кладовой?
- Я имею в виду, что груды нот держали в кладовке. Мыши и черные тараканы сыграли злую шутку с некоторыми кантатами и объемными "Страстями" по святому Марку на верхнеголландском, но всё, что ниже по тону, сохранилось отлично, и я взял несколько штук: виолончель для тебя, скрипка для меня, а некоторые вещи - для нас обоих. Это странные произведения: фуги и сюиты последней эпохи, иногда неразборчивые и запутанные и вовсе не в современном вкусе, но, уверяю тебя, Стивен, в них что-то есть. Я много раз пытался сыграть эту партитуру в до-миноре - основная тема звучит на таких басах, а темп такой быстрый, что я едва поспеваю, не говоря уже о том, чтобы заставить её зазвучать. Как бы я хотел услышать это и в хорошем исполнении - услышать, как Виотти уносится прочь.
Стивен изучал сюиту для виолончели, бумкая и напевая вполголоса.
- Туидли-туидли, туидли, туидли, диидли, диидли, пом-пом-пом. О, это потребует самой чуткой руки в мире, - сказал он, - в противном случае будет звучать как крестьянский танец. Ох, и одновременное зажимание двух струн... и как же взять это смычком?
- Попытаемся сыграть в ре-миноре двойную сонату? - спросил Джек, - и разрешить заботы все, омыть усталые члены? [8]
- Безусловно, - отозвался Стивен, - лучшего способа разрешить все заботы сложно и представить.
Ни один из них никогда не был более, чем достаточно опытным любителем: в последние годы ни у одного не имелось достаточно свободного времени для практики, а различные раны (американская мушкетная пуля в случае Джека, французский допрос у Стивена) настолько замедлили их пальцы, что местами приходилось обозначать ноты мычанием, и они раз за разом нащупывали путь через сложную сонату, сделав ночь такой отвратительной, что возмущение Киллика в конце концов прорвалось наружу, и он сказал капитанскому коку:
- И вот начинают заново, туидли-диидли, туидли-диидли, тошнит уже всю чертову ночь, и жареный сыр пристыл к их тарелкам как долбаный клей, и я не могу зайти и забрать посуду, а они никак не могут сыграть верно от начала до конца.
Возможно, там и не было верной ноты, но после особенно трудного, мучительного и малопонятного пассажа последние аккорды завершились торжествующим финалом и развязкой, которую оба могли сыграть не глядя, и которую повторяли снова и снова, и капитана Обри еще наполняло торжествующее счастье от музыки, когда солнечным утром он вышел на квартердек, чтобы увидеть, как поднимают на борт обрубки брам-стеньг и сопутствующих бом-брам-стеньг, а затем почти сразу к левому борту пристал баркас с "Тамера", полный мрачных, но смирившихся и, очевидно, компетентных скатовцев, и плимутский ялик с двумя розовощекими юношами, очень тщательно выбритыми, в своих лучших одинаковых мундирах, с торжественным выражением на лицах. Ялик зацепился за грот-руслени правого борта, молодые люди взбежали наверх в порядке старшинства - между ними лежало целых две недели - отсалютовали квартердеку и быстро огляделись в поисках вахтенного офицера. Первый юноша снял шляпу и почтительно произнёс:
- Коллинз, сэр, прибыл на борт, если вам угодно.
- Уайтинг, сэр, если вам угодно, прибыл на борт, - сообщил другой.
- Добро пожаловать, джентльмены, - поприветствовал их Пуллингс. - Не буду протягивать вам руку, она покрыта жиром, но мы вам очень рады. Предстоит сделать уйму работы, если мы намерены когда-нибудь выйти в море. Нельзя терять ни минуты.
Джек в это время разговаривал со старшим канониром, объясняя, что его личный порох в бочонках, отмеченных X, смешан с красным аурипигментом, в отмеченных XX - с сурьмой или медью, а остальные - с ликоподиумом, камфарой или стронцием, но с удовлетворением отметил, что ни один из молодых лейтенантов действительно не стал терять ни минуты. Едва подняли их рундуки, как они переодели парадные мундиры и активно включились в работу на фор-брам-стеньге, по уши в кухонном жире, как и любой из тех, кто занимался протискиванием её наконечника сквозь неудобно расположенные брусы лонг-салинга и эзельгофт.
- Может, этот порох и не годится для сражения, мистер Борелл, - сказал Джек, - но отлично подойдет для учебной стрельбы. Пусть наполнят по дюжине зарядов на каждую пушку. Хочу проверить подготовку экипажа, как только выйдем в море. Может, завтра, с вечерним отливом.
- Ясно, по дюжине зарядов, сэр, - с чувством глубокого одобрения подтвердил старший канонир. Капитан Обри принадлежал к школе Дугласа и Коллингвуда, людей, которые считали, что главная цель корабля - доставить пушки в радиус досягаемости противника, а затем стрелять с максимальной скоростью и точностью, и Борелл всем сердцем поддерживал эту точку зрения. Он ушел, чтобы в пороховом погребе со своими помощниками заполнять заряды, а Джек с улыбкой посмотрел на поднимающуюся фор-брам-стеньгу: в этом кажущемся хаосе людей, снастей и тросов чувствовался порядок, а Том Пуллингс держал всю ситуацию под контролем. Джек взглянул вниз, и его улыбка исчезла: к кораблю приближалась маленькая шлюпка, битком набитая священниками, а за ней - еще одна, с дамой в трауре и маленьким мальчиком.
- Я надеялся убедить её отправить мальчика в школу, - сообщил Джек Стивену после ужина, когда они приступили к сравнительно простой пьесе Скарлатти, которую оба хорошо знали. - Надеялся убедить ее, что плавание подобного рода - несколько месяцев блокады Тулона, бесконечные повороты без каких-либо перспектив, лишь рутина, как ты на днях сказал бы на следующий день - безо всякой пользы для её мальчика, и что есть много других капитанов, со школьными учителями и длинным плаванием впереди, назвал ей с полдюжины. И надеялся, что на корабле в этот раз не будет ни тех, кто первый раз идет в море, ни младенцев: мне они без надобности, да и я им тоже. Но отказать ей оказалось невозможно - плакала, честное слово, лила слезы. Никогда в жизни не оказывался в такой жалкой ситуации.
