Виктор Устьянцев - Почему море соленое
— Слушаем вас, товарищ Маслов.
— Не знаю, товарищ капитан второго ранга.
— Садитесь. А кто знает?
Игорь поднял руку.
— Прошу.
— Курсант Пахомов. Николай Романов был последний русский царь. Только вот не помню, который по счету Николай — не то второй, не то третий.
— Благодарю вас. Садитесь. С историей вы приблизительно знакомы. А вот газет никто из вас не читает. Во всяком случае, нашу флотскую газету «Страж Балтики». — Офицер взял подшивку и показал ее нам. — А она по этому поводу гласит вот что. Вот, на первой странице, крупным шрифтом выделен заголовок: «Николай Романов — лучший гидроакустик базы».
— Нам некогда читать газеты, — пожаловался кто-то из заднего ряда.
— Матросу бывает некогда только выспаться. Поэтому он спит всегда впрок, или, как говорят акустики, при каждом удобном случае «прослушивает шумы». Чтобы просмотреть газету, нужно ровно десять минут. Пять — на международную информацию, две — на изучение таблицы чемпионата страны по футболу, минуту — на все заголовки, и две минуты — на деловую статью, если она в этом номере присутствует. Короче говоря, времени требуется ровно столько, чтобы успеть выкурить одну сигарету. Кстати, около вашей курилки — витрина с «Стражем Балтики».
— Стоя читать неудобно.
— Неудобно спать на потолке. Одеяло падает.
Приведя таким образом взвод в веселое расположение духа, офицер уже вполне серьезно спросил:
— Ну, а кто такой Валентин Смирнов, надеюсь, вы знаете?
— Никак нет.
— Вот это плохо. Валентин Смирнов — лучший рулевой всего Краснознаменного Балтийского флота.
— Откуда нам знать?
— А ведь это ваш командир взвода старшина первой статьи Смирнов.
Мы так и ахнули. Вот так фокус!
Капитан 2 ранга Николаев умел не только хорошо шутить, по и здорово объяснять. За сорок пять минут мы вполне усвоили, как соленость моря влияет на прохождение звука, и научились по времени прохождения звука рассчитывать дальность, поняли, что такое эффект Доплера и реверберация.
— А теперь посмотрим все это в действии, — сказал офицер и велел старшине Смирнову отвести нас на стоявший поблизости эсминец.
На корабле мы были впервые и ко всему приглядывались с испуганным любопытством. Вокруг что-то гудело, шипело, скрежетало железо, всхлипывала вода. Помещения были тесными, до отказа забитыми механизмами и приборами. В рубке гидроакустика едва могли поместиться два человека. Мы влезали туда по очереди и смотрели, как работает станция. Откровенно говоря, я мало что понял. Болела голень, я ушиб ее о высокий порог. Заметив, что я прихрамываю, старшина сказал:
— А ну, покажите.
Я задрал штанину.
— Ничего, до свадьбы заживет. Комингсы, то есть пороги, на всех боевых кораблях высокие, учитесь поднимать ноги выше.
Комингсы, пиллерсы, траверзы — одни каверзы. Только Игорешка в восторге от всех этих названий.
— А это как называется? — пристает он к старшине.
— Клюз.
— Товарищ старшина, вы его на клотик за чаем сгоняйте, — посоветовал проходивший мимо матрос.
— А что, я схожу, — охотно согласился Игорь.
Старшина и матрос рассмеялись.
— Клотик вон где, — Смирнов показал на верхушку мачты. — А чай вы можете найти на камбузе. Придете на корабли, вас еще не раз будут «покупать» таким образом. Вообще-то это запрещается, но матросы любят подшутить над новичками. Не обижайтесь на это, но и воли шутникам много не давайте.
— Полундра!
Мы прижались к стенке, уступая дорогу трем матросам, везущим по рельсам тележку, на которой лежало что-то длинное и круглое.
— Торпеда, — осведомленно объявил Игорь.
— Нет, это мина. Донная, тысячекилограммовая.
— А похожа на торпеду.
— Она короче торпеды. Но одного с ней калибра, чтобы можно было ставить через торпедные аппараты с подводной лодки.
Вдруг по всему кораблю пронзительно зазвенели звонки, затопали десятки ног. Мимо нас стремглав бежали матросы и старшины, ныряли в люки и двери, с грохотом захлопывались крышки.
— Боевая тревога!
Загудели механизмы, завращались башни ощетинившись стволами пушек, вскинули высоко в небо свои ресницы антенны радиолокационных станций. И вдруг все замерло, насторожилось.
— БИП! Дать целеуказание в центральный пост! — раздалось в динамике.
— Товарищ старшина, а кто такой этот Бип?
— Это боевой информационный пост. Там ведутся карты надводной, подводной и воздушной обстановки. Сейчас мы будем только мешать тут, поэтому сойдем ка берег. Тревог вы еще увидите много за свою службу. По пять-шесть в сутки, а в море — почти все время готовность.
Смирнов вовремя решил увести нас с корабля, потому что вахтенный офицер уже кричал с мостика:
— Старшина! Не слышали тревоги? Уберите всех с палубы!
— «Уберите!» — ворчал Игорь. — Как будто мы не люди, а вещи.
— Пахомов! Вы опять разговариваете в строю? Вечером пойдете чистить картошку.
Вот опять Игорешка схлопотал «фитиль». Это у него уже четвертый. Механизм взысканий и поощрений действует тут безотказно. По-моему, у старшины первой статьи Смирнова разработана твердая шкала. За самовольный уход из казармы — два наряда вне очереди, за опоздание в строй — драйка гальюна, за разговоры — на картошку. Поощрения раздаются реже и, как правило, в виде благодарности. Вчера старшина отвалил мне благодарность за то, что мое отделение первым закончило уборку территории. А сегодня утром старшина же объявил мне выговор за то, что курсант Бойко не вышел на физзарядку, а я никому не доложил об этом.
Угораздило же Смирнова именно меня назначить командиром отделения. По-моему, я менее всего способен на это. Ребята посмеиваются: «Начальство!» Меня они нисколько не боятся, даже жалеют. Старшина требует, а они меня не всегда слушаются. Особенно этот Бойко. Упрямый, черт, набычится и, хоть убей его, не сдвинется с места.
Игорешка насмешничает:
— Слушай, Костя, когда станешь адмиралом, не забывай о своих ближних. Должностишку подкинь поприличнее, чтобы денежно и не пыльно.
— Пошел ты знаешь куда!..
— А что? Твое стремительное продвижение по служебной лестнице весьма обнадеживает.
В другое время я дал бы Игорешке по затылку. А сейчас — вот глупое положение — не могу даже красноречиво выругаться. Не положено. Командир отделения должен быть на высоте. И кто придумал эту иерархию?
Когда утром старшина влепил мне выговор, я попросил:
— Уберите меня с «комодов». Не умею я, не могу и не хочу.
— Вот уж не ожидал от вас, Соколов, — сказал старшина. — Хлюпик вы!
— Так ведь свои же ребята.
— Вот что, Соколов. Этого разговора у нас не было. Я от вас ничего не слышал.
— Не по мне это.
— А вы что думаете, мне нравится раздавать вам «фитили»? — рассердился старшина. — Или, думаете, я обожаю проверять, сняли ли вы на ночь подштанники? Идите подумайте и больше ко мне с такими просьбами не обращайтесь.
Конечно, кому-то надо всем этим заниматься. Вчера тот же Бойко грязные носки под подушку сунул. Говорю: «Ведь ты же дышать всем этим будешь». Улыбается нахально: «А может, мне нравится?» Ну что ты с ним сделаешь?
А старшина то и дело напоминает:
— Требовательности мало проявляете, Соколов. Боитесь вы, что ли, своих подчиненных?
Я твержу:
— Так ведь свои же ребята.
— Вы что, решили поиграть со мной? Заладили одно и то же, как испорченная пластинка. А мне они чужие, что ли? Ведь все, что мы делаем, — не просто ради службы. Ради них же самих. Вы это понимаете?
— Я-то понимаю. А вот они…
— Так внушите им! Ведь вы же обязаны их воспитывать…
Это я-то воспитатель! Чистый смех. Тоже мне, нашли Макаренко.
13
— Соколов, Пахомов! — окликнул нас старшина первой статьи Смирнов.
— Есть!
— Идите сюда.
Старательно печатая яловыми ботинками по плацу, мы двинулись к старшине и замерли, не дойдя до него на предусмотренные уставом три шага.
— Вольно. Подойдите поближе. Завтра для вас подъем в пять утра. Поедете со мной.
— Куда?
— Слушайте, Пахомов, вас здесь чему учат?
— Есть подъем в пять утра! — испуганно выпалил Игорь.
— То-то. Поедем завтра в Калининград, отправим семью одного офицера, его в Лиепаю перевели. Ясна задача?
— Так точно. Разрешите идти?
— Идите отдыхайте.
Мы отошли к курилке.
— Видал? — зло спросил Игорь. — Бесплатная рабсила — вот ты кто. Лакей. Барыня изволят-с прокатиться в Питер. Пожалуйте-с ваш саквояжик. Покорнейше благодарим за чаевые-с. Тьфу!
* * *«Барыня» оказалась совсем не такой, какой она нам представлялась накануне. Это была женщина средних лет с усталым лицом и грустными глазами.
