Константин Бадигин - Путь на Грумант; Чужие паруса
— Да, сэр, будет исполнено, сэр, — то и дело слышалось на палубе.
— Х–ха, он совсем неплохой моряк, — получив очередной выговор, шепнул боцман длинновязому Майклу — с ним держи ухо востро.
Еще два дня матросы собирали лед и вытаивали из него воду. Химков показал им, как отличить старый пресный лед от солоноватого, негодного для питья. Под конец Одноглазому велели починить потрепанные паруса. Несколько дней провозились матросы с парусиной, орудуя нитками, иголками, гардаманами.[65] А боцман, короткий и толстый, важно расхаживал по палубе.
В ящике под койкой Химков нашел большой медный окант. Пираты с завистью смотрели, как русобородый шкипер мерил высоту Полярной звезды и что–то вычислял на бумаге. Определить место в море, где находится бриг, он, конечно, не мог, но знать хотя бы одну широту было необходимо.
За две недели, проведенные на бриге, мореходы окрепли, вошли в тело. В кладовке Брауна хранилось вдосталь белых галет, варенья, сливочного масла, копченой свинины и много других полезных вещей. Негритенок готовил вкусные обеды и ужины; по утрам мореходы наслаждались сладким горячим кофе.
В свободное время Семен учил негритенка говорить по–русски, и Цезарь, к великому удовольствию учителя, быстро запоминал слова.
Как–то ночью ударил мороз, посыпал мелкий колючий снег. Проснувшись, помрачневшие пираты с беспокойством поглядывали на покрытые снегом льды. Но Иван был спокоен. Если переменился ветер, он обязательно расшевелит льды. Так и случилось. Лед, окружавший бриг, ожил, начал двигаться, там и сям показались узенькие полоски воды. Наступило время действовать. И тут Химков показал свой опыт и знания. Он заставил протянуть вперед корабля крепкие пеньковые тросы, их крепили на ледовых якорях и выхаживали шпилем.
Корабль медленно двигался между льдинами; ему помогали топорами и баграми, вырубая и расталкивая лед. Пираты, те, что выхаживали тросы, затянули песню, ее подхватила вся команда:
Наши утлые шлюпки
Сорвала волна,
И сказал Капитан удалой:
— Будет плакать моя
Молодая жена.
В эту ночь она станет вдовой!..
Химкову такая работа была не в диковинку. Он умело распоряжался, показывая и помогая сам, где было трудно. А невеселая матросская песня продолжала раздаваться в холодных льдах:
Мы работали дружно,
Тонули мы врозь —
Это было
Судьбой суждено.
Уцелевшего бота
У нас не нашлось,
И пошли мы
На темное дно, на дно, на дно,
За русалкой
На темное дно.[66]
Вечером бриг «Два ангела» вышел из льдов и под дружный победный клич команды закачался на чистой воде. Пираты ликовали.
Семен Городков не принимал участия в работе. Нахмурившись, грозно посматривая на пиратов, он ходил по палубе, постукивая костылем. Много ночей он ложился спать с подозрением на товарища.
— Все в порядке, сэр, — доложил боцман, вместе с переводчиком Билли появившись перед Хнмковым, — судно готово к плаванию, сэр!
— Поставить все паруса.
— Будут ли встречаться еще льды, сэр? — спросил боцман уже за порогом.
— Да, льдов в море много, — осторожно ответил Иван, — скоро увидите сами.
Поднявшись на мостик, Химков внимательно присматривался к работе матросов. Стоя на реях, они ловко управлялись с грубой парусиной. Бриг медленно набирал ход.
— Курс юго–запад, — скомандовал Химков. — Заглянув в компас, он подождал, пока судно легло на курс.
— Так держать! Курс на юго–запад, — еще раз повторил он.
— Да, да, — обрадовано отозвался боцман, — на юго–запад, хороший курс. — Немного потоптавшись возле рулевого, он ушел.
Дул ровный и сильный северо–западный ветер. Корабль шел правым галсом, вполветра, все ускоряя и ускоряя ход. Не глядя на расступившихся перед ним матросов, Химков прошагал к трапу и спустился вниз.
— Экая холодная ночь! — сказал он, войдя в каюту и потирая руки.
Семен Городков ничего не ответил. Лежа на узком диванчике, он хмуро глядел в потолок.
— Иван Алексеевич, — помолчав, зло сказал он, — выходит, ты так: попал в стаю, лаешь не лаешь, а хвостом виляешь? Не ждал я такого… Куда мы? В Африку? Тьфу, как ты им веры дал! Кончат они нас, злодеи…
— Сеня, да я… — Химков посмотрел на дверь и понизил голос: — Окромя Архангельска, я никуда… Откажись я тогда — душу бы вынули. Задумал я… — Иван нагнулся совсем близко к товарищу.
* * *
На баке отбили восемь склянок. Четыре часа утра, совсем темно, на небе видны все звезды. На руле сменились матросы. Из кубрика раздалась звучная перебранка. И опять тихо.
С однообразным рокотом покорно расступается море под острым форштевнем брига. Изредка в борт с громким всплеском ударяют волны. Мерно поскрипывает рангоут, сердито свистит в снастях ветер.
Около пяти часов сон особенно крепок. Хлопнула дверь капитанской каюты. На мостик вышел Химков. Постукивая костылем по ступенькам трапа, вслед за ним взобрался Семен Городков.
Рулевой обернулся. Увидев на мостике шкипера, он снова принялся ворочать штурвал: поворот вправо, полповорота влево.
Химков стоял, сжав топор, не решаясь подойти к пирату.
— Ваня, пора, — зашептал Городков, заметив колебания друга. — За Федюшку, помнишь? Не пожалели мальчонку, — жарко выдохнул он, скрипнув зубами. — За наши мучения, Иван Алексеевич, милый, душа горит! Топор, богом прошу. — Семен протянул дрожащую руку.
— На. — Химкова самого била лихорадка. Схватив топор. Городков с маху ухнул рулевого.
— Становись на руль, — хриплым, чужим голосом сказал Химков. Ухватив под мышки неподвижное тело, он спихнул его в море. За бортом тяжело всплеснулась вода, и опять все стихло.
— Я пойду, — придя в себя, шепнул Химков, — крикну — поворачивай. Все, как говорено.
Городков согласно кивнул. Осмотрев спрятанные за пазухой пистолеты, подозвав Дружка, Химков осторожно спустился вниз. Неслышно ступая по палубе, он пробрался на бак и закрыл засовы люка в матросский кубрик, обрезал крепления запасной грот–стеньги и привалил ею крышку люка. С обоих концов Иван привязал тяжелую стеньгу к железным кольцам, ввинченным в палубу.
— Давай, Сеня! — раздался его взволнованный голос.
На повороте громко захлопали паруса. Иван Алексеевич бросился к брасам. Выбиваясь из сил, обдирая кожу на ладонях, он с трудом справился с парусами. Курс на юго–восток! Теперь полный ветер гнал корабль вперед.
— Паруса, эй! — крикнул первый проснувшийся в кубрике.
Дрессированные матросы, услышав хлопанье парусов, мигом скатывались с коек. Переругиваясь спросонья между собой, они полезли по трапу. Люк на палубу оказался закрытым… Раздались проклятья, одиннадцать здоровенных мужиков ревели, словно дикие звери. В крышку люка посыпались удары.
