Сесил Скотт Форестер - Мичман Хорнблоуэр. Лейтенант Хорнблоуэр
— Он что, сумасшедший? — спросил Буш.
— Если так, то он самый опасный безумец в Европе.
— Не верю я ему в этом мальтийском деле. Вот ни столечко не верю, — выразительно сказал Буш. — Попомните мои слова, скоро мы снова с ним схлестнемся. Мы его так отделаем, что он век этого не забудет. Раньше или позже. Так продолжаться не может.
— Я думаю, вы совершенно правы, — сказал Хорнблауэр. — И скорее раньше, чем позже.
— Тогда… — начал Буш.
Он не мог говорить и думать одновременно, особенно теперь, когда мысли его пришли в такое смятение. Война с Францией означала, что флот будет расширен до прежних размеров, угроза вторжения и необходимость охранять торговые корабли заставит взять на действительную службу любое суденышко, способное держаться на воде и нести хотя бы одну пушку. Значит, прощай половинное жалованье: он снова будет ступать по палубе, вести судно под парусами. Снова тяготы, опасности, заботы, однообразие — все, что несет с собой война. Мысли потоком проносились в его сознании, кружились водоворотом, в котором хорошее сменялось плохим, поочередно ускользая от внимания.
— Война штука грязная, — мрачно сказал Хорнблауэр. — Вспомните.
— Я думаю, вы правы, — ответил Буш, не было необходимости уточнять. Все равно замечание было неожиданное. Хорнблауэр улыбнулся, снимая напряжение.
— Ладно, — сказал он. — Бони может называть себя императором, если хочет. Я же должен отрабатывать свои полгинеи в «Длинных Комнатах».
Буш хотел воспользоваться случаем и спросить Хорнблауэра, как идут его дела, но ему помешал раздавшийся шум, затем стук в дверь.
— Вот и ваша постель, — сказал Хорнблауэр, вставая, чтобы открыть дверь.
Мария втащила вещи и улыбнулась.
— Сюда или сюда? — спросила она.
Хорнблауэр посмотрел на Буша.
— Без разницы, — сказал Буш.
— Тогда сюда, к стене.
— Дайте я помогу, — сказал Хорнблауэр.
— Ой, нет. Пожалуйста, сэр, я сама.
Внимание смутило Марию — и Буш видел, что при ее коренастой фигуре она в помощи не нуждается. Чтобы скрыть смущение, Мария принялась убирать подушки в наволочки.
— Надеюсь, у вас уже была свинка, Мария? — спросил Хорнблауэр.
— О да, сэр. В детстве, на обоих ушах.
От работы и смущения щеки ее раскраснелись. Короткими, но ловкими пальцами она расстелила простыню. Тут она остановилась — ей почудилось, что в вопросе Хорнблауэра был еще один смысл.
— Вам нечего беспокоиться, сэр. Я не заражу вас, даже если вы сами и не болели.
— Я об этом не думал, — сказал Хорнблауэр.
— Ой, сэр, — ответила Мария, с математической точностью расправляя простыню. Она постелила одеяло и только после этого снова посмотрела на Хорнблауэра. — Вы прямо сейчас выходите?
— Да. Я должен был уже выйти.
— Дайте мне на минуточку ваш сюртук, сэр. Я его почищу.
— Нет. Я не позволю вам хлопотать из-за меня, Мария.
— Какие хлопоты, сэр. Разве это хлопоты? Пожалуйста, позвольте мне. Он так выглядит…
— Он выглядит ужасно, — сказал Хорнблауэр, оглядывая свой сюртук. — Лекарства от старости еще не придумали.
— Пожалуйста, дайте мне его, сэр. Внизу есть нашатырный спирт. Увидите, он поможет.
— Но…
— Ну пожалуйста, сэр.
Хорнблауэр неохотно расстегнул пуговицу.
— Я вернусь через две минуты, — сказала Мария, поспешно подходя к нему. Она протянула руку к следующей пуговице, но быстрые нервные пальцы Хорнблауэра опередили ее. Он стянул сюртук, она взяла его у него из рук.
— Вы сами залатали эту рубашку, — укоризненно сказала Мария.
— Да, залатал.
Хорнблауэр, уличенный в ношении ветхой рубашки, немного смутился. Мария изучала заплатку.
— Если бы вы меня попросили, сэр, я бы вам зашила.
— И гораздо лучше, без сомнения.
— Я совсем не это хотела вам сказать. Не годится, чтоб вы латали свои рубашки.
— Чьи же я должен тогда латать?
Мария хихикнула.
— Мне за вами не угнаться, — сказала она. — Теперь подождите здесь и поговорите с лейтенантом, пока я почищу сюртук.
Она стремглав выбежала из комнаты и застучала каблуками по лестнице. Хорнблауэр виновато посмотрел на Буша.
— Как это ни странно, — сказал он, — но приятно сознавать, что кому-то есть до тебя дело. Что в этом приятного — тема для философа.
— Наверно, — сказал Буш. Он привык, что сестры постоянно его опекают, и принимал это как должное. Он услышал, что церковные часы пробили четверть, и мысли его вернулись к делам.
— Вы сейчас в «Длинные Комнаты»? — спросил он.
— Да. А вы, полагаю, в док? Ежемесячный визит к уполномоченному по делам оплаты? Если хотите, до «Длинных Комнат» пойдем вместе. Как только Мария вернет мне сюртук.
— Я так и собирался, — сказал Буш.
Вскоре Мария опять постучала в дверь.
— Готово, — сказала она, держа сюртук. — Он теперь совсем свежий.
Но что-то в ней переменилось. Она казалась чуть-чуть напуганной.
— Что с вами, Мария? — спросил Хорнблауэр, чуткий к смене настроений.
— Ничего. Со мной ничего, — сказала Мария и тут же переменила тему. — Надевайте сюртук, не то опоздаете.
На Хайбери-стрит Буш задал давно тревоживший его вопрос — везет ли Хорнблауэру в «Комнатах»?
Хорнблауэр смутился.
— Не так, как хотелось бы, — ответил он.
— То есть плохо.
— Довольно плохо. Если у меня короли, у противника оказываются тузы, готовые на убийство монарха. А если у меня тузы, то с королей идет противник, сидящий за мной, и его короли, рискнув выбраться из укрытия, преодолевают все опасности и берут взятки. В достаточно длинной последовательности игр шансы математически выравниваются. Но периоды, когда они отклоняются не в ту сторону, угнетают.
— Ясно, — сказал Буш, хотя ему было совсем не ясно. Но одно он понял: Хорнблауэр проигрывает. Он знал Хорнблауэра. Если Хорнблауэр говорит так беспечно, значит, он озабочен сильнее, чем хотел бы показать.
Они дошли до «Длинных Комнат» и остановились у дверей.
— Зайдете за мной на обратном пути? — спросил Хорнблауэр, — На Боад-стрит есть харчевня, там подают дежурное блюдо за четыре пенса. С пудингом шесть пенсов. Хотите попробовать?
— Да, конечно. Спасибо. Удачи, — сказал Буш и помедлил, прежде чем добавить. — Будьте осторожны.
— Я буду осторожен, — сказал Хорнблауэр и вошел в дверь.
Погода была совсем не такая, как в прошлый приезд Буша. Тогда стоял мороз, теперь в воздухе чувствовалось приближение весны. По дороге Буш увидел слева залив — мутная вода поблескивала в солнечном свете. В гавань с приливом входил шлюп, с плоской, без надстроек, палубой подгоняемый легкими порывами норд-оста. Наверно, депеши из Галифакса. Или деньги для Гибралтарского гарнизона. А может, подкрепление таможенным тендерам, у которых сейчас столько хлопот с хлынувшим после заключения мира потоком контрабанды. Как бы то ни было, там на борту счастливые лейтенанты — под ногами у них палуба, а в кают-компании ждет обед. Везет же некоторым. Буш ответил на приветствие привратника и вошел в док.
