Януш Мейсснер - Черные флаги
Началось с того, что Мартен, вернувшись от своих матросов в каюту, где оставил троих собеседников, заметил в руке Бельмона прекрасный пистолет, оправленный в слоновую кость и серебро. Ему и в голову не пришло, что это оружие во время его краткого отсутствия сыграло какую-то роль в связи с предыдущей беседой о цене кошенили. Он решил, что Уайт и Шульц попросту пожелали осмотреть эту игрушку и потом вернули её владельцу.
Сам он тоже пожелал её осмотреть, но поскольку Бельмон тем временем засунул пистолет за пояс, а Шульц вернулся к обсуждению деталей обратного плавания, отложил это на потом. Только когда Уайт с Генрихом по окончании совещания спустились в поджидавшую их шлюпку, Мартен остался один на один с новым помошником и вспомнил о его пистолете.
— Он вам нравится? — спросил шевалье де Бельмон, протянув ему резную рукоять.
Мартен взвел и спустил курок, прикинул навскидку, потом прицелился.
— Славная штучка, — признал он.
Встал, взял со стола один из подсвечников, поставил его в открытом окне с подветренного борта, потом отошел к противоположной стене, и повернувшись выстрелил почти не целясь. Пламя свечи погасло, и одновременно за стеной раздался сдавленный вскрик.
Бельмон рассмеялся.
— Вы забыли о соседках!
— В самом деле, — буркнул несколько смешавшись Мартен.
На минуту прислушался, но поскольку за стеной царила полная тишина, вернулся на свое место за столом.
— Славная штука, — повторил он, взвешивая пистолет на ладони.
— Славный выстрел, — заметил Бельмон. — Оставьте эту безделушку себе, если она вам нравится. Это единственный мой трофей с “Кастро верде”.
Но Мартену претило принять такой подарок.
— Если бы вы решили его продать-другое дело.
Бельмон отрицательно покачал головой.
— Продать? Ни в коем случае. Но можем на него сыграть, если хотите.
Из кармана достал пять костей из черного дерева и высыпал их в кубок.
— Идет, — сказал Мартен. — Ставлю три дуката. Играем только на число очков.
Бельмон тряхнул кубком и высыпал кости на стол. Три шестерки и две единицы. Мартен сгреб их в кубок и перевернул тот вверх дном. Проиграл: не хватило двух очков. Снова вынул три золотых и снова проиграл. А потом ещё раз и еще.
— Дорого вам обойдется этот пистолет, — заметил Бельмон. — Сыграем на все сразу: двенадцать дукатов и пистолет против пятнадцати золотых.
— Ладно, — ответил Мартен и проиграл снова.
Теперь ему пришлось встать, чтобы достать из тайника новый запас золота. Но счастье по прежнему не благоволило к нему. Перед Бельмоном лежала горка золотых рядом с пистолетом, который словно притягивал их к себе. Только на седьмой раз удача отвернулась от Бельмона, но как раз тогда Мартен поставил только три дуката.
— Золото или пистолет? — спросил Бельмон.
— Я играл на пистолет, — отрезал Мартен. — Проигрыш меня не волнует.
Бельмон подал ему оружие, и Мартен положил его рядом со своим полупустым кошелем.
— Играем еще? — спросил он.
Бельмон тряхнул кубком.
— С удовольствием. Но теперь можем играть как обычно, на два броска.
— С правом удвоения ставки, — добавил Мартен, кладя на стол три золотых.
Бельмон подал ему кубок с костями и налил себе вина.
— Выигравший-начинает.
У Мартена выпали две пятерки, две тройки и шестерка; он решил играть осторожно и добавлять не стал. Бельмону выпали две шестерки, пятерка, двойка и единица, и он тоже не повысил ставки.
На втором броске Мартен взял три кости, оставив две пятерки. Получил ещё одну пятерку и две единицы. Но зато Бельмон бросив три кости ничего не приобрел и проиграл.
Зато в следующем туре, имея всего две тройки, поднял ставку и метнув ещё две тройки, выиграл против двух шестерок Мартена.
Так они пили и играли до рассвета. Только шум на палубе и громкий окрик Генриха Шульца, приветствовавшего “Зефир”, обходя его под всеми парусами на “Кастро верде”, напомнил им, что ночь миновала и что пора в путь. И тогда же Мартен осознал, что проиграл больше половины всей своей наличности. Да, пистолет шевалье де Бельмона обошелся ему слишком дорого…
Сеньора Франческа де Визелла удостоила Яна Мартена краткой беседы. Не переступила порога его каюты, лишь послала туда свою горничную с просьбой, чтобы su mersed commandante de salteadores заглянул на минутку к ней.
Мартена рассмешил этот титул, явно придуманный девушкой. Догадывался, что её хозяйка назвала его просто picaro, или в лучшем случае jtfe de partida, что однако казалось этой хорошенькой малышке-морените слишком оскорбительным.
Прежде чем исполнить желание сеньоры де Визелла, ему захотелось выказать свою симпатию камеристке, которая не сводила с него глаз. Но не доверяя своему скудному запасу испанских слов, пригодных для этой цели, выразил её гораздо проще, запечатлев жаркий поцелуй на её полных, цветущих губках, и при этом убедился что выбрал верный путь и был вполне понят.
Сеньора Франческа приняла его, стоя посреди своей каюты, опираясь о спинку кресла, представлявшего своего рода защитный барьер между нею и корсаром. Была сдержанна и холодна. Жаловалась на на шум, крики и выстрелы, которые не дали ей уснуть. Требовала встречи с отцом, о судьбе которого и состоянии здоровья так беспокоилась. И наконец заявила, что её обокрали: в калабозо, куда её поместили, недоставало двух кофров с её личным гардеробом и бельем. Требовала найти их и немедленно-ей нужно было переодеться.
Мартен все это выслушал молча, глядя на её стройную фигуру, заслоненную до пояса спинкой кресла, на прекрасное лицо с тонкими чертами, застывшими в оскорбленном выражении. Ловил взгляд её глаз и пытался заглянуть в их черную бездну, словно надеясь, что обнаружит там что-то ещё кроме гнева и презрения.
И вот когда она кончила говорить, а он продолжал молчать, их взгляды на мгновение встретились, и Мартену показалось, что в черных зрачках мелькнули искорки усмешки. Лицо донны Франчески залил румянец, губы её чуть дрогнули.
Эта перемена длилась не дольше секунды, но за эту секунду Мартен вдруг понял, как сеньора де Визелла напоминает ему Эльзу Ленген, и волна воспоминаний тут же унесла его в прошлое.
Пообещав, что вечером оба кофра будут доставлены и состоится её встреча с доном Хуаном де Толоса, правда только на расстоянии, которое нужно сохранять между двумя кораблями в открытом море даже во время дрейфа, отвернулся и вышел, чтобы скрыть возбуждение.
Эльза Ленген, первая его любовь…Собственно-мимолетное увлечение, как скорее можно было назвать их короткую связь, будь он взрослее. Но Яну Куне, позднее прозванному Мартеном, было тогда всего семнадцать.
Познакомился он с нею в Антверпене, куда отец отправил его за квадрантом, заказанным у знакомого механика и часовщика Корнелиса, который несколько лет был помошником самого Тихо Браге. Но когда Ян Куна заявился в его мастерскую, оказалось, что Корнелис куда-то уехал и что несколько дней придется ждать его возвращения.
Ян не имел ничего против. Поселился в соседней гостинице “In den Reghen-boog” — “Под зонтиком” и как раз там впервые увидел Эльзу, когда та разносила кокебаккен-клецки из пшеничной муки, и подавала гостям бруинбир или кловер. Ее рыжие волосы сверкали, как полированная медь, а черные глаза были точно как у сеньоры Франчески де Визеллы. И полные чувственные губы-такие же. И похожая улыбка-и тогда, когда смеялась над его приставаниями, и когда сказала, что он люб ей…
Вначале он робел в “In den Reghen-boogh”. Это была одна из лучших гостиниц в городе, с большим обеденным залом и огромной стойкой, за которой царствовала толстая румяная буфетчица. В двух соседних залах принимали родовитых клиентов. На втором этаже и в мансарде находились номера для гостей, а в соседних флигелях-конюшни и жилье прислуги. Тут останавливались богатые купцы и даже большие господа, чьи кареты стояли на обширном подворье, но по большей части обитали состоятельные горожане, богатые ремесленники и шумные, самоуверенные офицеры испанского гарнизона.
Ян Куна сидел в углу у печки и терпеливо ждал, пока его обслужат. Но девушка, казалось, вовсе его не замечала, хоть он и подавал ей знаки, чтобы подошла. В конце концов, когда в третий раз она миновала его с кувшином пива в одной руке и миской дымящихся сосисок в другой, загородил ей дорогу.
— Я изнываю от голода и жажды, — заявил он, заглядывая ей в глаза. — Съел бы тебя с колбасой вместе, красотка.
— В самом деле? — удивилась она. — Ты не похож на людоеда.
— Если подашь мне доббель-кут и порцию жареной ветчины, оставлю тебя в живых.
— Подожди; возможно, что и получится, — ответила она.
Скоро принесла его заказ.
— Знаешь, а ты очень хорошенькая, — заметил он, пока она наливала ему пиво в оловяный кубок.
Прищурившись, она оглядела его сверху вниз.
— Нет, не знаю. Еще никто кроме тебя мне об этом не говорил.
