Ледокол - Рощин Валерий Георгиевич
— Шо-то не нравится мне эта погодка.
— Почему? — справился рулевой.
— Уж больно сильный ветерок для «вертушки». Буквально на пределе…
«Корчагин» вышел на связь еще утром. Его радист сообщил о готовящемся к вылету Ми-2 с новым капитаном на борту, а также ориентировочно назвал время прилета «вертушки» на «Громов». Получив эту информацию, команда ледокола занялась подготовкой к приему воздушного судна.
Спустя несколько минут слева по борту протарахтел вертолет, а радист снова оглушил сообщением:
— Мостик, «вертушка» запрашивает посадку!
— Посадку разрешаю. Условия прежние. Не забудь предупредить пилота про порывистый ветерок, — пробасил Банник. И, бросив микрофон, тихо добавил: — Ну, стало быть, пора провожать Николаича.
В этот момент Ми-2 выполнил четвертый разворот, выровнялся и приступил к снижению на приготовленную для его посадки площадку…
Радист Зорькин заранее сообщил Андрею Николаевичу Петрову о вылетевшем с «Корчагина» вертолете, дабы тот успел спокойно собраться.
— Везут капитана? — равнодушно поинтересовался тот.
— Так точно.
— По мне распоряжения есть?
— Да, вам приказано после дозаправки вертолета следовать на «Корчагин».
— Понял. Спасибо. Известите меня, когда борт будет заходить на посадку.
— Так точно, товарищ капитан, сделаю…
Получив информацию, бывший капитан ледокола неспешно собрал личные вещи и упаковал их в один чемодан. Завершая сборы, он снял со стены две фотографии. На первой были жена и сын, на второй — родители. Он бережно обернул оба портрета тельняшкой и уложил поверх остальных вещей.
Затем надел парадный мундир; смахнул пыль с фуражки, провисевшей на крючке гардероба с тех пор, как судно вошло в зону субполярного климата. И, присев на стул, принялся ждать…
Когда радист Зорькин вторично позвонил по телефону и сообщил о снижающемся вертолете, Петров поднялся, подхватил чемодан, надел фуражку и покинул каюту.
Пройдя лабиринтами знакомых коридоров, он вышел на палубу, повернул в сторону кормы, где размещалась вертолетная площадка. И вдруг по пути обнаружил выстроившуюся в одну шеренгу команду ледокола. Практически всех ее членов, за исключением тех, кто был на вахте.
Придерживая головные уборы, чтоб сильный ветер не сдул их в океан, моряки с грустью смотрели на своего капитана. Второй помощник Банник беззвучно вздыхал. Судовой врач Долгов теребил пестрый гражданский шарф, обмотанный вокруг шеи. Боцман Цимбалистый держал на руках Фросю.
Чуть замедлив движение, Петров прошел вдоль шеренги, в последний раз вглядываясь в лица тех, с кем пришлось длительное время проработать бок о бок.
Меж тем, борясь с ветром, вертолет медленно подкрадывался к палубе. Бывший капитан ускорил шаг, однако вскоре был вынужден остановиться.
— Андрей Николаевич! — послышался до боли знакомый голос с кавказским акцентом.
Из надстройки выскочил кок с большим свертком в руках. Подбежав, он сунул его Петрову.
— Лететь долго, а обед вы пропустите. Возьмите. Это осетинские пироги.
— Спасибо, Тимур, — смущенно пробормотал капитан.
И, пожав его руку, вновь двинулся в сторону кормы.
Цимбалистый осторожно поднял лапу Фроси и помахал ей вслед Петрову.
— Нормальный был кэп — деловой, грамотный, человечный, — пробасил Банник. — Жаль, не уберегли…
— И чего им там в голову взбрело? — согласился Долгов.
На что второй помощник с презрением покосился на Еремеева, стоящего в стороне от команды и неодобрительно наблюдавшего за «церемонией прощания».
Через полминуты строй распался: часть команды отправилась в надстройку, а командный состав потянулся к площадке для встречи «вертушки»…
Кукушкину было невероятно тяжело.
Чем ближе оказывалась палуба стоящего во льдах ледокола, тем меньше становилась поступательная скорость Ми-2 и тем заметнее было влияние порывистого ветра.
— Какого черта нас так болтает? — удивленно спросил Севченко.
Ему неоднократно доводилось летать на ледовую разведку, но никогда в подобную болтанку он не попадал.
— Во-первых, очень сильный ветер. Во-вторых, добавляет «свои пять копеек» надстройка, — объяснил Михаил, стараясь удержать вертолет на глиссаде.
— А при чем тут надстройка?
— На высоте воздушные массы перемещаются относительно ровно и с одинаковой скоростью, а здесь ветерок цепляет судовую надстройку и закручивается под разными углами…
Проходя обрез палубы, вертолет сильно просел вниз и едва не ударил правым колесом основного шасси об ограничительный брус. Пилот успел рвануть вверх рукоятку «шаг-газ» и уберег машину от катастрофы.
Выровняв «вертушку», Кукушкин переместил ее к центру круга, обозначавшего точное место посадки, и попытался вертикально снизиться.
Не вышло. Едва под колесами осталось менее метра высоты, как машину вновь раскачало и откинуло порывом к краю площадки. Закусив губу и обливаясь потом, Кукушкин боролся с проклятым ветром…
Бледный Севченко сидел рядом. Вцепившись двумя руками в кресло, он ощущал свое бессилие: вроде бы вот она, палуба, — дотянуться можно или спрыгнуть, а примоститься на нее пока не получается. Судьба словно издевалась над новоиспеченным капитаном «Громова». Проделав долгий путь над океаном, долетели до цели, а финальное действо — посадка — никак не получалось.
Валентин Григорьевич беспрестанно крутил головой, поглядывая то на противоскользящую пеньковую сетку, натянутую поверх площадки, то на взмокшего пилота, то на группу моряков, стоявших у правой поворотной кран-балки и ждавших приземления Ми-2…
Очередной беспощадный порыв бросил машину на надстройку.
Михаил дернул ручку управления на себя и резко увеличил мощность двигателей. Задрав нос, вертолет «встал на дыбы», едва не задев сетку хвостовым винтом.
Столкновения удалось избежать, но турбины двигателей завыли на предельных оборотах. Правый движок чихнул черным дымом и выключился.
На борту вертолета не было груза, топливные баки за время продолжительного полета опустели на три четверти. Тем не менее, потеряв половину мощности, он грохнул о палубу передним и правым колесами. Подскочив, повернулся на девяносто градусов и приложился о площадку вторично.
Продолжая раскачиваться, крутиться и перемещаться по пеньковой сетке, он едва не задевал лопастями о палубу. Наблюдавшие за грубым приземлением моряки отбежали подальше и, пригнув головы, с испугом выглядывали из-за основания кран-балки.
— Приготовить огнетушители! — нашелся первым Петров.
Вертолетного ангара и отдельного танка с авиационным топливом на «Громове» не было. Керосин, масла и ЗИП хранились в небольшом грузовом твиндексе между ближайшей надстройкой и площадкой. Перед прилетом Ми-2 матросы боцманской команды выкатили из этого отсека четыре бочки с керосином, необходимым для дозаправки и поставили их аккуратным рядком под левую кран-балку. Сверху на крайнюю бочку они положили электрический насос, необходимый для перекачки топлива из бочек в баки вертолета.
Исполняя свой смертельный танец, винтокрылая машина приблизилась к бочкам. Лопасти прошлись по насосу, разрывая его в клочья. Тотчас по всей площадке полетели куски металла, резиновых шлангов и прочих мелких деталей. Одна из них продырявила капот отказавшего двигателя и перебила маслопровод.
— Выключай! — гаркнул пилоту Севченко, обнаружив, что кабину заливает темным горячим маслом.
Будто очнувшись, тот вскинул левую руку и дернул два желтых «стоп-крана», перекрывших подачу топлива к двигателям. В следующую секунду Кукушкин закрыл пожарные краны и обесточил сеть.
Но было поздно: выбивавшееся из правого двигателя масло воспламенилось, в кабине возник пожар. Севченко толкнул пилота в сторону сдвинутого назад левого блистера. Сам аварийно сбросил правую дверь, выбросил рюкзак и спрыгнул на площадку.
Лопасти вертолета по инерции продолжали вращаться, а под ними метался авиатор.
