Патрик О’Брайан - Остров Отчаяния
— Острова Пряностей — промурлыкал Стивен, а затем, загораясь, спросил:
— А какой экипаж?
— Триста сорок три человека. Четыре лейтенанта, три офицера морской пехоты, десять гардемаринов — и даже у судового врача ДВА помощника, Стивен. Нет недостатка в обществе, нет недостатка в жилом пространстве. И еще кое-что замечательно: наконец-то у меня есть время подготовиться и набрать людей по собственному выбору. Том Пуллингс будет у меня первым лейтенантом, Баббингтон сейчас на пути из Вест-Индии, и, надеюсь, я смогу забрать Моуэтта на Мысе Доброй Надежды. Ты увидишь Пуллингса уже в четверг, вместе с Хейвудом. Тому будет, также как и нам, интересно послушать о тех водах, и про Блая, потому что ему ведь придется принять командование, я имею в виду, ему пришлось бы командовать, случись что со мной.
В четверг явился мистер Пуллингс. В своей искренней радости от встречи с Джеком и Стивеном он, казалось, совершенно не изменился и остался тем же длинноногим и длинноруким, стеснительным и дружелюбным угловатым парнем — гардемарином, что впервые встретился со Стивеном много лет назад. На самом деле, конечно, Том изрядно прибавил с тех пор в весе, и тело его и характер обрели основательность. Во всем, начиная от ловкого обращения с маленьким Джорджем, принесенным для показа, и до манеры общения с капитаном Хейвудом, проглядывал человек, умело управляющий течением своей жизни. Конечно, он был почтителен, но это было почтение офицера и моряка к более опытному собрату.
Несмотря на все проявленное любопытство, о Блае они узнали немного:
— Не хочу говорить ничего плохого про такого великолепного моряка, как капитан Блай. Но он, будучи сам очень чувствительным человеком, совершенно не осознавал, когда оскорблял других. Мог оболгать вас перед всей командой, а на следующий день пригласить на обед. С ним просто не знали, чего ждать в следующий момент. Устроил помощнику штурмана, Кристиану, веселую жизнь, хотя, возможно, даже любил его — на свой манер. Совершенно не чувствовал настроения людей, был крайне удивлен, когда команда «Баунти» поднялась против него. Странный, фантастический человек. Меня просто изводил, пытаясь поучать, как делать наблюдения за Луной, так что я едва не закончил свою жизнь как самый закоренелый злодей. А плотника своего отдал под трибунал «за дерзость», и это после того, как они выжили в том путешествии на шлюпке. Пройти с человеком четыре тысячи миль в лодчонке — и отдать его под суд в Спитхеде!
Последовавшее молчание нарушалось лишь треском разгрызаемых орехов. Хейвуд был тогда мальчишкой, пробудившись от глубокого сна, он обнаружил, что кораблем завладели вооруженные, озлобленные, решительные бунтовщики, что капитан стал пленником и к борту уже подвели шлюпку для несогласных… Он заколебался, потерял голову и убежал вниз. Это не было каким-то злостным преступлением, но и героического в этом поступке было немного — так что обсуждать его он не любил.
Джек, знающий о его чувствах, пустил бутылку по кругу, и, через некоторое время, Стивен спросил капитана Хейвуда, что он может сказать о птицах Таити?
Выяснилось, что немного: «…там были попугаи разных видов, какие-то голуби и чайки, обычные, морские…»
Стивен погрузился в воспоминания, пока моряки обсуждали особенности «Леопарда», и его вернул к действительности только крик Хейвуда:
— Эдвардс! Вот уж о ком я не собираюсь скрывать своего мнения. Мерзавец, каких мало, а моряк из него… Надеюсь, он гниет в аду!
Капитан Эдвардс командовал «Пандорой», фрегатом, посланным захватить мятежников. Ему удалось обнаружить тех, что остались на Таити. Хейвуд в мыслях видел себя вновь мальчишкой, отплывшим к кораблю, увиденному у берега, счастливым, уверенным в радушном приеме. Он выпил залпом свой бокал, и с горечью продолжил:
— Этот чертов выродок заковал нас в кандалы и запер в штуковину, которую он окрестил «ящик Пандоры». Этот ящик стоял на квартердеке, четыре на шесть ярдов. Нас всех запихнули в него, и виноватых и невиновных — и держали там четыре месяца, пока он искал Кристиана и остальных. Он их так и не нашел, тупой болван — а мы все это время сидели в кандалах в этом ящике, он никогда не позволял нам выйти, даже в гальюн. И мы были в этом ящике и в кандалах и тогда, когда этот проклятый содомит загнал свой корабль на риф у входа в пролив Индевор. И что он сделал, как вы думаете, когда мы тонули? Ничего, совсем. Не снял с нас кандалы, не выпустил из ящика, хотя корабль тонул долгие часы. Если бы капрал корабельной полиции не кинул ключи через решетку в последний момент, мы бы все утонули — но и так четверых затоптали в свалке у выхода, по шею в воде. А потом, хотя у него было четыре шлюпки, он не догадался спустить в них провизию. Немного сухарей и два или три бочонка с водой — все что у нас было, пока мы не обнаружили в Каупанге голландский корабль, но для этого пришлось пройти тысячу миль по морю. Да и за то, что этот идиот смог хотя бы найти Каупанг, благодарить надо штурмана. Мерзавец. Это не по-христиански, а то бы выпил я за его вечное проклятие, до скончания дней.
Хейвуд, тем не менее, выпил, но молча. Затем его настроение резко изменилось, и он начал рассказывать слушателям про воды Индии, чудеса Тимора и Серама, про ручных казуаров, гуляющих среди тюков пряностей, про потрясающих бабочек Целебеса, яванских носорогов, знойных девушек Сурабайи и течения пролива Алас. Это было захватывающее повествование, и, несмотря на сообщения из гостиной, что кофе стынет, они готовы были слушать и слушать, но когда Хейвуд заговорил о дхау паломников, направляющихся в Аравию, он начал запинаться. Он начал повторять фразы по нескольку раз, обеспокоенно поглядывая по сторонам, затем ухватился за стол, поднялся на ноги, и стоял, пошатываясь, не в силах вымолвить ни слова, пока Киллик и Пуллингс не вывели его из комнаты.
— Это был бы всем вояжам вояж, — заметил Стивен, — как бы я хотел в нем участвовать, но увы…
— О, Стивен! — воскликнул потрясенный Джек, — я же на тебя рассчитывал!
— Ты же немного осведомлен о моих делах, Джек. Я себе не хозяин, и, боюсь, когда я вернусь из Лондона (а мне нужно туда во вторник), выяснится, что мне придется отклонить твое предложение. Да и сейчас можно сказать, что это вряд ли возможно. Но в любом случае я тебе обещаю, что у тебя будет отличный врач. Я знаю очень способного молодого человека, отличного хирурга и знающего натуралиста. Он специалист по кораллам и отдаст зуб за возможность пойти с тобой.
— Это не мистер ли Диринг, кому ты послал все наши кораллы с Родригеса?
— Нет. Джон Диринг — это человек, про которого я говорил тебе днем. Он умер у меня на столе.
