Андрей Буровский - Орден костяного человечка
— У меня сложилось мнение, что вы хотите иметь со мной роман… — тихо сказала Ли Мэй.
— А если это правильное мнение?
— У меня сложилось мнение, что вы хотите иметь со мной роман, потому что я китаянка.
Володя всерьез рассердился.
— Какие глупости, Ли Мэй! Как вам не стыдно!
— Но многие европейские мужчины хотели иметь со мной роман, потому что им нужен был восточный колорит… Они считали, что я очень экзотична… со мной у них будут совсем другие ощущения, чем с европейками. Я правильно говорю? Так можно сказать: «с европейками»?
С четверть минуты Володя глубоко дышал, стараясь ответить спокойно. Ладошка, кстати, все еще лежала там же, чуть выше сердца.
— Меня не интересует, что хотели европейские мужчины… Или китайские мужчины. Это их дело… и ваше. Вы мне нравитесь, Ли Мэй… вот и все.
— То есть вы меня хотите, я правильно вас поняла?
— Правильно, но это недостаточно. Сказать, что я вас хочу, будет неточно… Мне приятно с вами разговаривать, мне нравится, что вы у меня в гостях.
Ли Мэй смотрела так же внимательно, и Володя решительно добавил:
— Я очень рад, что вы пришли ко мне в гости, и я вам благодарен — независимо от того, чем закончится этот вечер. Чем бы он ни закончился, я не буду разочарован.
В этих словах содержалась не вся правда, но ведь и правда была. К тому же опыт подсказывал: если женщина не отреагирует на такие слова — это не женщина, а чудовище.
— Но вы поите меня вином — значит, хотите, чтобы я осовела… размякла, и меня можно было бы взять. Все верно?
А на Володю напал смех.
— Знаете, Витю и Андрея я вот тоже поил вином… По-вашему, я их тоже соблазнял?
— Но у вас были намерения на мой счет?
— И были, и есть… Но это вовсе не намерение подпоить вас и воспользоваться тем, что вы напьетесь.
— Но этого вы тоже хотели, — проницательно заметила Ли Мэй. — А я на вас страшно рассердилась. Так делать нечестно.
— Ну сколько раз повторять. Я делал совсем не это… и я вас прошу, не надо заводиться, Мэй.
Девушка села прямее, боком к Володе, и ладошка исчезла с груди Владимира.
— Я не буду больше разводиться.
— Заводиться! Разводиться — это когда разводятся муж и жена. А заводятся люди, когда сердятся из-за пустяков.
— Я не буду заводиться.
— А разводиться?
— Посмотрим… Я еще не знаю, кто будет моим мужем, и будет ли он вообще.
— А ладошку вы убрали потому, что не хотите меня больше отталкивать?
— Нет… Просто я слушала вас и поняла, что вы не лжете. Я зря так разозлилась, извините.
— То есть вы меня слушали и что-то понимали с помощью своей ладошки?! Так?
И тут Ли Мэй посмотрела на Володю просто дико:
— Ну конечно. У нас это называется… — и Ли Мэй произнесла несколько звуков, которые Володя не был бы в силах воспроизвести.
— А вы меня научите слушать ладошкой, врет человек или нет?
— Вы не умеете?!
— Не умею. У нас в России так не умеют, Машенька. Чему вы так удивляетесь?
— Тому, что вы не умеете… Такой умный, и с вашей-то образованностью… Я была уверена, что это все знают!
— А вот и не все. Научите меня?
— Ну конечно. Только не сейчас, как-нибудь в следующий раз. Понимаете… Я была уверена, что русские умеют это делать, потому что мой дед говорил — русские очень умные люди. Дед вообще учился в русской гимназии.
— Где?!
— В русской гимназии… А что вы так удивились, Володя? Вы разве не знаете, Харбин основали как русский город. И железную дорогу в Китай построили русские. Китайцы на ней были все больше рабочими, и в Харбине тоже. А кто побогаче и пообразованнее, тот пытался у русских учиться. Знаете, как у китайцев называли мошенников, жуликов? Русским словом «машинка». Потому что китайцы рассуждали так: ездит что-то огромное по железным рельсам… Почему ездит, русские объясняют, но все равно непонятно. Есть во всем этом какой-то обман, жульничество. Машинка — это обманщик, мошенник… Я непонятно объясняю?
— Очень понятно.
Володя опять обнял Ли Мэй, поцеловал в лицо, в глаза, в шею чуть ниже уха, но дальше и ниже не пошел. Что-то подсказывало ему, что так получится гораздо правильнее, не надо торопить события. Ли Мэй опять ответила ему, и так же хорошо, как в первый раз.
Володя наполнил кружки, и девушка пила портвейн так же красиво, решительно, как раньше, но с еще большим отвращением. Зачем она вообще его пьет?! Может, хочет сломать что-то в себе? Но что? Отвращение к алкоголю? Страх перед Володей? Нежелание заняться с ним любовью во время первого же свидания?
— Дед учился в Харбине, в русской гимназии. Прадед не хотел, чтобы его сын был глупее европейцев… ты знаешь, как называли в Китае европейцев?
— «Заморские черти»? Все верно?
— Да, да… Но у них нужно было учиться, чтобы стать такими же умными.
— Такими же хитрыми «машинками».
— Да, да. Такими же умными «машинками».
Ли Мэй раскраснелась, движения у нее стали неуверенными, неточными. Она поправила прическу и чуть не промахнулась по собственной голове. Боже мой, до чего же напилась! И с чего?! Граммов четыреста крепленого, только-то…
— Дед меня предупреждал, что у меня будут проблемы с мужчинами… Что у всякой ученой женщины должны быть проблемы с мужчинами.
Володя только пожал плечами. С его точки зрения, проблемы должны были возникать как раз у необразованных женщин… Причем сразу много проблем, и в разных сферах.
— И у вас правда много проблем с мужчинами?
Какое-то время Ли Мэй таращилась в упор на Володю. Что это — признак опьянения или он опять не знает того, что должен, по ее мнению, знать всякий?
— Вы и правда не понимаете, почему у меня должны быть проблемы?
— Нет.
— Но я и сама прекрасно понимаю, почему со мной трудно русским мужчинам… китайским, кстати, еще труднее…
— Почему?
— Они хотят, чтобы я очень хотела замуж. А если я выйду замуж, чтобы я во всем зависела от мужа. Но я вовсе не считаю, что должна обязательно выйти замуж… Я отлично знаю, что я смогу прожить и без мужа. Я — женщина без патологического желания выйти замуж. И если я даже выйду замуж, у меня есть моя профессия и собственный заработок. Мужчинам трудно со мной, потому что я независима.
Это был своеобразный взгляд на вещи, но ведь не такой уж и неверный…
— А ведь вы правы, Ли Мэй!
Володя опять наполнил кружки, рассказывал что-то веселое, когда Ли Мэй, к его удивлению, чуть не упала с ящика.
— Давай еще выпьем на посох.
— На посошок?
— Да-да, на посох… на посошок. Выпьем последний раз, и я пойду.
