Александр Дюма - Блэк
— Ничего, — ответил шевалье. — Я вам обещал пятьсот франков, если найду мою собаку; я ее нашел и держу свое слово.
— Это все мне, мне? Не делайте глупостей, буржуа: волнение дурной советчик.
— Этот билет ваш, оставьте его себе, мой друг, — сказал шевалье.
Пьер Марто почесал за ухом.
— Вы мне даете его от всего сердца?
— Да, от всего сердца, от всей души!
— Но, вручая мне этот билет, не согласитесь ли вы мне пожать еще и руку?
— Почему бы нет? Даже две, мой друг! две, и с большим удовольствием!
И он протянул обе руки Пьеру Марто.
Тот сжал нежные руки шевалье, на несколько секунд задержал их в своих мозолистых ладонях и выпустил лишь для того, чтобы смахнуть слезу, которая скользила по его щеке из уголка глаза.
— Что же, — сказал он, — вы можете похвалиться тем, что кюре церкви Святой Елизаветы выдаст завтра нечто потрясающее по этому поводу и к тому же в вашу честь.
— Потрясающее? Что потрясающее, мой друг? — спросил шевалье.
— Потрясающую обедню! И я вам хочу заявить одно: если завтра с вами на дуэли случится несчастье, то значит, там на небесах нет милосердного Бога.
И Пьер Марто вышел, вытирая слезы.
Шевалье сделал то же, что и Пьер Марто; он также вытер свои слезы.
Затем он подошел к окну, открыл его, собираясь немного подышать свежим воздухом, и увидел Шалье, совещавшегося с двумя секундантами Гратьена д'Эльбэн.
Глава XXXVI
ОНА ПРИДЕТСЯ ПО ВКУСУ ТЕМ НАШИМ ЧИТАТЕЛЯМ, КОТОРЫМ НРАВИТСЯ НАБЛЮДАТЬ, КАК ПОЛИШИНЕЛЬ, В СВОЮ ОЧЕРЕДЬ, ПОБЕЖДАЕТ ДЬЯВОЛА
Эту ночь шевалье де ля Гравери проспал сном праведника.
Правда, рядом с ним находился его друг Думесниль в обличье Блэка.
В семь часов утра, благодаря заботам парикмахера, за которым он посылал на улицу Кастильоне, шевалье был не только одет, но еще и выбрит и причесан с такой тщательностью, с которой он давно не относился к своему туалету, и прохаживался по своей комнате спокойный и почти улыбающийся.
Блэк также, казалось, был весел и рад.
По правде говоря, шевалье совершенно не думал о предстоящей дуэли и велел себя выбрить и постричь вовсе не из любезности к господину Гратьену д'Эльбэн, как это можно было предположить.
Нет, шевалье думал о Терезе; Терезе, которая вернулась к нему и которую он признавал в двух оставленных им письмах, адресованных — одно господину Шалье, а другое Анри, — благодаря акту, переданному мадам де ля Гравери, своей настоящей дочерью и, следовательно, своей прямой и единственной законной наследницей.
Это ради Терезы он приказал привести себя в порядок.
Он думал о том, как счастлива Тереза будет узнать, что она его дочь; ведь он твердо решил ничем не омрачать эту радость и ни слова не говорить дочери об ошибках ее матери.
Он даже решил, что возьмет, если потребуется, вину на себя за то, что бедная сирота столь долго оставалась всеми покинута.
В семь с четвертью в дверь постучали.
Это был Анри д'Эльбэн.
Де ля Гравери бросил быстрый взгляд на молодого человека и по безмятежному выражению его лица легко догадался, что тот совершенно не подозревает, кто противник шевалье.
— Вы видите, сударь, — сказал Анри с учтивостью, по которой за милю в нем можно было узнать дворянина, — насколько я точен и верен данному мною слову.
Нечто вроде раскаяния укололо шевалье в сердце.
Было ли с его стороны порядочно подобным образом делать Анри своим секундантом в дуэли с Гратьеном, заставлять брата требовать отмщения брату?
Поэтому лицо его слегка помрачнело, когда он отвечал молодому человеку.
— Послушайте, господин Анри, как бы я ни был вам признателен за вашу пунктуальность и за доказательство вашего интереса, которое вы пожелали мне Дать, признаюсь вам, что предпочел бы, чтобы вы не пришли на эту встречу.
— Почему же, сударь? — удивленно спросил барон.
— То, что должно произойти, касается вас гораздо ближе, чем вы это предполагали, и даже ближе, чем вы можете это себе представить.
— Что вы имеете в виду?
Шевалье положил руку на плечо молодого человека и с замечательным чувством достоинства сказал ему:
— Сударь, несмотря на большую разницу в возрасте между нами, ваш твердый характер, лишенный глупых предрассудков, возвышенность ваших чувств внушили мне глубокое уважение к вам и, позвольте мне это сказать, самую искреннюю дружбу. Однако вовсе не это уважение и не эта дружба послужили причиной того, что на днях я доверил вам мою тайну.
— Но что же в таком случае вами двигало, сударь?
— Послушайте, будет лучше, если вы об этом не узнаете; будет лучше, пока для этого еще есть время, вам сейчас уйти и не сопровождать меня туда, куда я отправляюсь. Я освобождаю вас от вашей клятвы и прошу взять назад ваше обещание: чем больше я об этом размышляю, тем больше считаю не только разумным, но и честным и гуманным поступить именно так. Бедное дитя, которое вы любили и которое все еще любит вас, могло бы рассердиться на меня за то, что я заставил вас принять участие в этом наказании.
— Что означают ваши намеки и недоговоренности, господин шевалье? — спросил Анри. — Я умоляю вас, ответьте, о ком вы говорите? Вы сказали, бедное дитя, которое я любил и которое все еще меня любит? Но я в своей жизни любил лишь одну женщину, и эта женщина, это была…
Анри заколебался; шевалье докончил за него.
— Это Тереза, не правда ли? — сказал он.
— Откуда вам известно имя Терезы? Откуда вы знаете, что я любил Терезу? — торопливо расспрашивал барон.
— Тереза — моя дочь, сударь, коя единственная дочь, мое обожаемое дитя, а ее соблазнитель, человек, воспользовавшийся своим сходством с братом, чтобы совершить преступление, это… ваш брат.
— Гратьен?
— Он самый.
— Так, значит, вы деретесь с моим братом?
Шевалье промолчал; но само его молчание было красноречивее всяких слов.
— О! несчастный! — вскричал Анри, пряча лицо между ладоней.
Затем, спустя мгновение, он спросил:
— Но как же, как он согласился драться с отцом молодой девушки, которую он соблазнил?
— Он не знает, что я отец Терезы; впрочем, я ему нанес такое оскорбление, что оно ему не оставило выбора: драться или нет.
— О, Боже мой, Боже мой!
— Ну же, мужайтесь, мой друг! — сказал шевалье. — По правде говоря, мне кажется весьма странным, что мне так скоро пришлось давать подобный совет другим… мужайтесь! Возвращайтесь к себе; но только есть одно ваше обещание, на которое я по-прежнему хотел бы положиться.
Анри сделал знак, что шевалье может рассчитывать на него.
