Артур Конан Дойл - Белый отряд
Раздался оглушительный грохот, вспыхнуло голубоватое пламя, огромная четырехугольная башня дрогнула и затряслась до самого основания, раскачиваясь, как тростник на ветру. Защитники крепости, ошеломленные, оглушенные, вцепились, чтобы не сорваться, в треснувший парапет и смотрели на летевшие мимо них огромные камни, горящие балки, искалеченные тела. Когда они наконец стали на ноги, то обнаружили, что башня покосилась, а сами они с трудом удерживают равновесие на покатой площадке. Поглядев вниз, они увидели, какие ужасные разрушения причинил взрыв. Земля у ворот на протяжении сорока ярдов была черна от корчившихся в предсмертных муках, вопящих людей, которые судорожными усилиями пытались подняться, но падали снова, метались, обожженные и ослепленные, в горящей, изодранной одежде. Их товарищи, находившиеся за этим кольцом смерти, потрясенные и сбитые с толку, согнувшись, отступали от черной башни и от непобедимых людей наверху, оказавшихся наиболее опасными, когда они меньше всего могли надеяться на спасение.
— На вылазку, Дюгесклен, на вылазку! — крикнул сэр Найджел. — Клянусь апостолом, они не знают, на что решиться, и какой-нибудь смельчак может заставить их повернуть обратно.
С этими словами он выхватил меч из ножен и стал спускаться по витой лестнице, а за ним и четверо остальных. Но, дойдя до второго этажа, он остановился, воздев руки.
— Mon Dieu! — воскликнул он. — Мы погибли!
— Что там еще? — спросили шедшие следом.
— Стена рухнула, лестницу завалило, а внизу все еще бушует огонь. Клянусь апостолом, мы доблестно сражались, друзья, и можем без ложной скромности сказать, что с честью выполнили свой долг, а теперь вернемся к леди Тифен и прочитаем молитвы, ибо мы сыграли свою роль в этом мире и время готовиться к переходу в мир иной.
Узкий проход был загроможден глыбами камней, беспорядочно наваленных одна на другую, а из щелей между ними поднимался удушливый сизый дым. Взрыв разрушил стену и отрезал их от единственной лестницы, по которой можно было спуститься. Защитники крепости были заперты на высоте сотни футов над землей. Под ними, словно в раскаленном горниле, металось пламя, а вокруг неистовствовала толпа, жаждавшая их крови, — казалось, из такого положения нет и не может быть выхода. Медленно возвращались они наверх, а когда пришли, леди Тифен бросилась к мужу и схватила его за руку.
— Бертран, — сказала она, — подожди! Я слышала голоса людей, они пели хором на незнакомом языке.
Все стояли молча, затаив дыхание, но, кроме рева пламени и крика врагов, не доносилось ни звука.
— Этого не могло быть, дорогая, — сказал Дюгесклен, — сегодняшняя ночь измучила тебя, и это обман чувств. Откуда взяться в этих краях людям, которые пели бы на незнакомом языке?
— Hola! — воскликнул Эйлвард и вдруг подскочил с радостным выражением лица, размахивая руками. — Мне почудились голоса еще до того, как мы спустились, а теперь я слышу их ясно. Мы спасены, друзья! Клянусь моими десятью пальцами, мы спасены. Это боевая песня Белого отряда. Тише!
Подняв указательный палец и склонив голову, он весь превратился в слух. Откуда-то из темноты, все нарастая, долетели густые звуки бодрой хоровой песни. Никогда самые нежные и прелестные мелодии Прованса или Лангедока так не ласкали слух этих шестерых людей, как грубая сакская песня, которую они слушали на башне горящей крепости, ловя каждое слово:
Пью от души теперь я
За гусиные серые перья
И за родину серых гусей.
— Эй, клянусь эфесом, — заорал Эйлвард, — да ведь это старая, славная песня лучников Белого отряда! Сюда идут две сотни молодцов, лучших из всех, кто когда-либо пускал стрелу! Слушайте, как лихо поют эти черти!
Все ближе и громче звучал в ночи веселый походный марш:
Так что ж сказать о луке?
Он в Англии сработан, лук.
Искуснейшие руки
Из тиса выгнули его.
Поэтому сердцем чистым
Мы любим наш тис смолистый,
И землю тиса своего…
А что сказать о людях?
Мы в доброй Англии росли,
Мы нашу землю любим.
Мы лучники, и нрав наш крут…
Так пусть же наполнятся чаши —
Мы выпьем за родину нашу,
За край, где лучники живут!
— Они поют так весело, — сказал Дюгесклен, — будто идут на пир.
— Такой у них обычай, когда предстоит бой.
— Клянусь апостолом, это они! — воскликнул сэр Найджел. — Но, кажется, они опоздали, ибо я ума не приложу, как нам спуститься с этой башни.
— Смотрите, вот они, золотые ребятки! — крикнул Эйлвард. — Они выходят из тени. Пересекли луг. Теперь подошли ко рву. Hola, друзья, Hola! Джонстон, Эклс, Кук, Харвард, Блай! Неужели вы допустите, чтобы прекрасная дама и два храбрых рыцаря погибли гнусной смертью?
— Кто там? — раздался басовитый голос снизу. — Кто здесь говорит на английском языке?
— Это я, дружище. Я, Сэм Эйлвард из Белого отряда! Здесь и ваш командир, сэр Найджел Лоринг, и еще четверо, всех нас положили на рашпер, чтобы поджарить, как истерлингскую селедку.
— Разрази меня гром, такая манера выражаться только у старины Сэмкина Эйлварда, — произнес человек внизу среди жужжания остальных голосов. — Где стычка, там Сэмми — главный участник. Но кто эти мордачи, которые загородили дорогу? Прочь в свои конуры, негодяи! Как? Вы еще смеете глядеть нам в глаза? Хватай мечи, ребята, и бей их плашмя. Не тратьте стрел на этих бунтовщиков и мошенников.
Но крестьяне еще не опомнились после взрыва и были подавлены своими потерями, а появление регулярного отряда лучников вконец лишило их мужества. Через несколько минут они во весь опор мчались к себе в заросли. Между тем солнце уже всходило над черными, залитыми кровью развалинами, где еще накануне вечером стоял величественный замок сенешала Оверни. На небосклоне занималась утренняя заря, когда лучники собрались у подножия крепости, чтобы решить, как спасти ее защитников, оставшихся в живых.
— С этой стороны пока нет огня, — сказал Аллейн, — и будь у нас веревка, мы могли бы спуститься по стене.
— Но где достать веревку?
— Есть такой фокус, — отозвался Эйлвард. — Hola Джонстон! Брось-ка мне веревку, как тогда при осаде Мопертюи.
Седой лучник, к которому он обратился, собрал у своих товарищей куски веревки разной длины и, крепко связав их вместе, растянул на земле по длинной тени, которая падала от зловещей башни, озаренной лучами восходящего солнца. Потом он воткнул в землю конец тисового стержня своего лука у конца тени и измерил длину тонкой черной полоски, которая обозначилась на земле.
