Елена Клещенко - Наследники Фауста
— Прости, — сказала я. Она молчала, крепко сжав губы, и я увидела, что она вот-вот заплачет.
— Янка, сестрица, расскажи мне наконец, что тебя терзает? У меня-то ведь нет от тебя ни одной тайны! Чем я заслужила недоверие?
Она бережно отложила зеркало и уткнулась лбом мне в плечо, не говоря ни слова.
— Ну хорошо. Кто он — тот, на кого ты смотрела?
— Это… один человек… там, где мы жили с матушкой… он…
«Один человек» был сыном дворянина — бедного, но высокородного. Янка любила его, полагала (не без причин), что и он ее любил, но теперь, год спустя, не ведала, помнит ли он еще, что она живет на свете. Разумеется, не было и малейшей надежды увидеть его снова, даже и в том случае, если Янка вернется на родину, — он, говорили, собирался покинуть город и уехать учиться. И вот этого-то человека моя сестричка любила, как только умеют любить в шестнадцать лет — более собственной жизни, более Бога и Пречистой Девы, в основу счастья полагая созерцание любимого предмета, не охладевая от невозможности. Впрочем, невозможность Янка сознавала прекрасно, потому и молчала. Говорят, порой такая любовь пускает в сердце глубокие корни и тянется целую жизнь, но чаще все же наступает выздоровление, особенно если любимый далеко и нет возможности видеть его (так иной запойный пьяница отстает от вина, если жена отнимет у него деньги до последнего геллера и погреб запрет на ключ). Но беда-то состояла в том, что Янкин любимый, хоть и был далеко, все же был видим!
Да, уроки моего батюшки не пропали даром. После первых успехов Янку не покидала мысль отыскать своего любимого. Она стыдилась просить у меня кристалл, сознаваться в глупом желании — увидеть человека, почти незнакомого ей, а потому воспользовалась зеркальцем и в самом деле сумела… Но что дальше? Янка видела его, пагубная любовь не умирала, а росла, и что бы она могла предпринять? Искать его? Но о том, где находится ее ненаглядный, сестричка узнала не больше, чем о Кристофе. Она видела комнаты, улицы, дома за плечом у него, но не видела названия на карте. А коли и угадаешь город по какой-нибудь примете, и поедешь туда, что ты ему скажешь? «Вот я, любимый, женись на мне»? И услышишь в ответ: «А на что ты мне, добрая девушка?»
Понимая это, Янка все же пристрастилась к игре с маленьким зеркальцем, как пьяница к вину. Необычное и неодолимое искушение выпало ей — сбылась исконная мечта влюбленных «всегда и всюду видеть его». Именно так: Янка видела своего Тадеуша склоненным над книгой и над тарелкой в трактире, видела, как он улыбается утреннему солнцу и морщится от капель дождя, падающих на лицо, видела его со слугой, с друзьями, с наставниками — и с подругой. Была ли это продажная девка или бескорыстная возлюбленная, но зрелище, которое подглядела моя бедная сестренка, и взрослой женщине переполнило бы сердце ядовитой горечью. Она отчаивалась, ожесточалась, потихоньку лила слезы, проклинала своего изменника, ни в какой измене не виновного, — и снова брала зеркальце, поднимала на ладонях, подставляла слабому лучу света и заглядывала в него не сверху, но сбоку, туда, где свет дробился в боковой грани, — и отражение послушно плавилось и текло, подобное ртути, и цветные пятна сами складывались в черные волосы, смуглое лицо, белую рубаху.
Янка судорожно вздохнула и снова закрыла зеркальце пальцами, стирая с него соленые капли.
Мысленно я пожелала этому дворянскому сыну всего нехорошего. Пусть он ни в чем не виновен, но если моя сестренка чахнет из-за него, лучше бы ему вовсе не родиться на свет! Вслух, однако, сказала иное:
— Не плачь, Янка, сердце мое, не надо. Мы ли не справимся с этой бедой? Я что-нибудь придумаю… — но тут в спальне подал голосок Иоганнес, и мне пришлось бежать. Оказалось, нужен таз и теплая вода, Янка поспешила на помощь, и мы больше не говорила о ее любви.
Но что я могла придумать? Разве только позвать к обеду молодого Карла да устроить так, чтобы некая синеглазая дева не сумела в это время отсидеться в дальней комнате. Поглядим, совладают ли черные волосы в зеркале с золотыми кудрями наяву.
И еще одно: если наш ближний слишком увлечен своей бедой, неплохое утешение — напомнить ему о наших бедах. Ибо не может быть совсем несчастным тот, кто сам оказывает помощь. Потому я, выждав малое время, напомнила Янке, что у меня также пропал любимый, и коли уж она победила силы, обитающие в зеркале, то не будет ли она так добра попытаться еще раз?.. За то, что она сама не взялась искать моего супруга вместо своего шляхтича, я ее не укоряла даже мысленно. Много я в первую пору моей любви думала об иных людях, и о самой Янке, и об ее матери? Она же, укоряя себя, немедленно схватилась за зеркало. Однако первая попытка, а также вторая и десятая, были безрезультатны. То ли Кристоф действительно был в Индийских землях (мне не хотелось называть их «Новым Светом», слишком уж это походило на «иной мир»), и это было чересчур далеко, то ли для решения сей задачи Янке недоставало мощной стихии влюбленности, то ли, напротив, влюбленность была помехой — ибо раз или два, когда в зеркале складывалось изображение и проступало лицо, я успевала различить черные волосы… — В таких случаях Янка сама смеялась над своей ошибкой, и это казалось мне добрым знаком.
Глава 10
Мы сошли с гор: теперь они остались к западу, а к востоку, должно быть, тот страшный лес, о котором рассказывал мне испанец в Коро, — с веселыми аборигенками и кровожадными рыбами. Но сам я пока ничего подобного не видал.
В деревне, где мы остановились, была роженица со спинным предлежанием. По их правилам, в этом случае делают кесарево сечение, от чего женщина, разумеется, умирает, зато ребенок остается в живых. Но госпожа Исабель вошла к ней, а затем пришла ко мне и сказала, в чем беда. Я научил ее, как делать поворот на ножку — ибо мне тоже было позволено войти в запретную хижину, то ли потому, что я светлокожий и следовательно, не совсем человек, а скорее бог или демон, то ли потому, что за меня поручилась госпожа Исабель. Мать (совсем девчонка, постыдно молода, хорошо коли есть ей четырнадцать) сегодня жива, также и ребенок, однако в хижине, куда ее принесли, я не заметил никого, кто мог бы быть его отцом, а мальчик показался мне очень светлым. Вполне возможное дело в этой несчастной стране.
Я спросил, какое имя дадут малышу. Мать роженицы, когда уразумела вопрос, долго смеялась. Рано еще давать имя, ответили мне, пусть сперва проживет год или два.
Но удивительно другое: на меня с самого начала глядели без ненависти, хоть я и соплеменник оскорбителя. Полагаю, дело все же в том, что я пришел с госпожой Исабель. Ей и здесь оказывают сугубое почтение, бьют земные поклоны. Хотел бы я знать, кто она среди своих: родственница убитого короля, великая чародейка, жрица верховного божества или, быть может, все это сразу?
